Кальдур Живой Доспех II

— Хм. Первые годы после падения Дворца помню смутными и голодными. Армия забрала много что для своих нужд у местных. Много кто пропал, но много кто вернулся... кто-то пришёл жить из других деревень, которые не уцелели. Фронт и горы были достаточно далеко. Иногда были слухи о том, что темники шастают туда-сюда, но к нам они до того дня не заглядывали. Деревня-то моя на отшибе стоит, далеко от тракта. Бывали у на конечно путники и соседи, но ничего такого они не говорили. Армия Госпожи разгромлена, уцелевшие бежали вглубь страны. Армия темников осела у горы, укрепляет свои позиции и не двигается. Потом было лет пять спокойно и только в последние пару лет опять поползли всякие слухи.

— Кто-нибудь из местных хотел… ну отыграться… дать сдачи? За поражение.

— Не. Народ у нас был мирный. Кредх служил в армии, забрали его ещё до того, как я появился. Он прям с поля брани домой вернулся. Когда пил лучше к нему было не подходить. Бранился и кричал. Спал плохо.

— Понятно. Может, что-то и поменялось в сердцах.

— Может, — вздохнул Кальдур и поднял глаза на горизонт.

Чуть дальше виднелись холмы и мельтешила дымка от просыпающийся Явор, где-то там, чуть дальше были места ставшие ему родными. Он не выдержал и призвал часть доспеха, чтобы зрение его стало лучше. Остановился и замер.

— Что там, Кальдур? — тревожно спросил Дукан.

— Там, за холмами, моя деревня.

— Сейчас не время для ностальгии. Чего встал? Пойдём.

— Я вижу дым. Чёрт, я хотел пройти мимо. Вряд ли бы меня там приняли, после того что устроили темники. Но там дым. Там… дым. Не могли же её сжечь дважды?

Дукан что-то говорил ему, отговаривал, ругался но Кальдур уже не слушал. Натянул лямку сумки, пошёл быстрым шагом и почти сразу сорвался на бег.

***

По всей деревне горели костры. В каждом дворе и по всему берегу. Каждая печь в доме смолила дымом, и от каждого порога взметался столб подметаемой пыли.

Никто и не помнил откуда пошёл этот обычай, но все знали, что он связан с весной и обновлением. Всё старое и ненужное надлежало отправить в огонь. А всё что огня не заслуживало, надлежало прибрать, подкрасить, починить и обновить.

— Вернулся, значит? — дядя не сдержал радостной улыбки, снял шляпу и облокотился на свою тяпку. — А я всё поле перекапываю. Ох и лютая же была зима! Не помню такой. Всё никак почва не отойдёт от хватки. Тяжёлая такая и непокорная. Все руки себе сорвал до мяса. Изругался весь, да почти проклял её, как ты каждый год проклинаешь. Ну? Чего стоишь? Помогай.

— Да чистое ж и ровное оно, как доска полированная, дядь... В том году его всё вылезали и перекопали... — прошептал Кальдур, не в силах отвести от дяди глаз. — Какой смысл?..

Дядя утёр пот со лба, посмотрел на горизонт и покачал головой, улыбнувшись юноше.

— И когда же ты повзрослеешь, Кальдур?.. Вы, молодежь, всегда хотите обмануть весь мир и пойти самым коротким путём, получить результат здесь и сразу, но так это не работает. Земля, Кальдур… земля — это всё что у тебя есть. И то, что у тебя никогда не отнимут. На ней стоит мир, и она всегда будет у тебя под ногами. Сколько бы не было у неё хозяев, она всегда найдёт для тебя клочок, она даёт существовать тебе и всему живому вокруг тебя. Уважай её, люби, возделывай — и она будет кормить тебя весь год. Мы делаем её мягкой дважды, чтобы она дважды была мягкой с нашей едой, Кальдур. Так делал мой отец, и мой дед, и мой прадед. И будешь делать ты. Когда наберёшься ума.

— Но наши соседи так никогда не делали... У них такой же урожай…

— Не такой, юноша, — дядя рассмеялся и зычно крикнул на всё поле: — Ой, не такой! Ты бы попробовал их репу… и самогон, прежде чем говорить так. Хочешь жрать досыта, Кальдур, и не голодать зимой — дай своей земле всё, что сможешь. И в ответ она так же — даст тебе всё.

— Не даст она мне ничего…

Виденье из прошлого растаяло. Ветер зачерпнул с пустого поля земли, превратил её в пыль и унёс прочь.

Сердце его не билось, пульсировало сжимающей болью, которую он сам не ожидал от себя. И совсем остановилось и замерло, когда он прошёл поле и увидел вдалеке пепелище, оставшееся от деревни.

Не было тут больше жизни.

Женщины не пели песни на берегу, рыбаки не готовили лодки, никто не чинил дома и не готовился к посевной. В звенящей тишине лишь иногда слышался ветер.

Их дом ещё тлел и дымился, крыша и стены обрушились и внутри не осталось ничего целого. Он нашёл дядю на заднем дворе, сидящего, прислонившегося к забору.

— Обещай мне, — услышал он голос.

— Да, дядя.

— Обещай мне, что оставишь всё это и найдёшь покой. Не было у меня жены и не было сына. Но в один день, ты упал с небес и стал мне больше, чем родной кровью. Обещай мне, что продолжишь наш род и отдашь этой земле хотя бы одно семя.

— Обещаю.

Слова прозвучали у него в голове ясно и чётко, словно дядя ещё был здесь. Его тело давно остыло, глаза успели выклевать вороны, а кровь от раны на животе спечься. Его дядя был мёртв уже несколько дней.

***

Доспех сам выбрался наружу.

Холодная ярости кипела внутри их обоих, заполняла внутренность неотвратимостью и льдом. Он не сдерживал крика.