– Скалли, я со всей ответственностью заявляю, что ты не можешь просить меня мастурбировать за тебя, потому что мне даже не кажется, что это будет технически считаться мастурбацией, раз я – не ты. Так что, если ты хочешь, чтобы это тело кончило, ты должна сама довести его до разрядки, потому что оно твое.
Я вдруг осознаю, что наш спор выходит из-под контроля, и мы не то чтобы кричим, но разговариваем явно на повышенных тонах. Я делаю над собой осознанное усилие, чтобы говорить тише.
– Хорошо, я понимаю, о чем ты.
– Отлично. Так что я пойду приму горячую ванну, если ты найдешь мне купальник, а что до…
– Я не это подразумевала, Малдер. – Знаю, что это безумие, но я и вправду понимаю, о чем он. А еще я знаю, что если он всю ночь будет мучиться от головной боли и спазмов, то дальше станет только хуже. Он не оставляет мне выбора.
– Ты имеешь в виду… погоди, не уверен, что…
– Мы ведь сошлись на том, что это мое тело, верно?
– Да.
– Ладно. – Для начала нам надо его раздеть. Может, мне стоит начать думать о нем не как о Малдере, а как о себе? Нам надо раздеть меня. – Сядь, – продолжаю я.
Чуть поколебавшись, он делает, как я говорю, но не смотрит на меня. А потом все же поднимает глаза, и я просто сижу, затаив дыхание. Он чуть отклонился назад, уперев руки в кровать рядом с бедрами; его щеки порозовели, волосы взъерошены, под глазами образовались подтеки туши, и на какой-то затянувшийся момент я испытываю полнейшее благоговение. Он выглядит… я выгляжу красивой. От осознания этого я ощущаю стеснение в груди и порхание бабочек в животе.
– Что ты хочешь, чтобы я сделал? – спрашивает он.
«Господи, Малдер, – думаю я. – Я хочу, чтобы ты перестал так на меня смотреть». В его глазах плещется страх, но еще и доверие, и ожидание, словно у меня есть ответы на все вопросы в мире. От этого я чувствую себя растерянной и неумелой. Вот почему Малдер вечно заикается, когда мы спорим?
– Ты так прекрасен, – шепчу я, ощущая, как щеки вспыхивают от охватившего меня смущения.
– Ты и вправду прекрасна. Я хочу сказать, ты говоришь это так, словно для тебя это открытие.
– Ладно, может, на самом деле это не…
– Скалли. – Он касается ладонью моей щеки, и хотя его рука мягкая и нежная, прикосновение кажется таким малдеровским.
– Сними рубашку.
Он медленно убирает руку и берется за рубашку со спины в типичной для мужчин манере. Я останавливаю его, прежде чем он натянет ее и порвет нитки на воротнике. Так уж получилось, что это одна из моих любимых рубашек. Я беру ее за полы, и он задирает руки, помогая мне снять ее. Он несколько раз моргает. Мне приходится наклониться ближе к нему, чтобы расстегнуть лифчик. К своему удивлению, я не сразу справляюсь с застежкой, не успев привыкнуть к длине собственных пальцев.
– Ты пахнешь мною, – говорит он, и я ощущаю его дыхание на своей шее, отчего волоски у меня на руках встают дыбом, а в паху возникает шевеление. О боже.
– Я приняла душ, – говорю я, отстраняясь.
– Вот как? И как все прошло?
– Без происшествий.
– Ты смотрела?
– На что?
– Я не против, если смотрела.
– Малдер, я врач.
– Хм. – Он всматривается в мое лицо, а потом ложится на спину и закрывает глаза.
Я тоже ложусь, только на бок, опираясь на локоть и кладу ладонь между его грудей, растопырив пальцы. «Между моих грудей, – вспоминаю я. – Мои груди». Я начинаю с легким поглаживаний, зная, какая чувствительная и болезненная сейчас моя грудь.
– Ты должна знать, – говорит он, приоткрыв один глаз и перемещая взгляд на мою талию, – что иногда… он действует сам по себе. Не знаю, произойдет ли это, но прямо сейчас моя рука лежит на груди красивой женщины, так что тебе стоит начать думать о Санта-Клаусе.
– Санта-Клаусе?
– Не знаю, почему, но это помогает.
– Ладно, спасибо за предупреждение.
Он снова закрывает глаза и делает глубокий вдох. Моя рука поднимается и опускается в такт его дыханию, и я продолжаю с того места, с которого закончила, на этот раз медленно обводя тыльной стороной ладони вокруг его правой груди. Он приоткрывает рот и снова глубоко вздыхает. Я вожу большим пальцем по соску и вокруг него, едва прикасаясь к нему, но он все равно закусывает губу и вцепляется ногтями в простыни.
Складывается ощущение, что комната наполнена электричеством, циркулирующим между нашими телами. Я говорю себе, что именно этот заряд и побуждает меня наклониться и поцеловать его в шею. Я знаю, на какое место нацелиться – прямо под ухом на краю волосяной линии. По какой-то причине прикосновение к нему всегда приводит к тому, что я вспыхиваю, словно новогодняя елка. Он жалобно стонет, сгибая одно колено, а потом вновь опуская его, однако морщит лоб, словно испытывает боль.
– Малдер?
– А-а? – хрипит он и, прочистив горло, переспрашивает: – Да?
– Ты в порядке?
Он отвечает не сразу, немного поерзав.
– Хм, думаю, да.
– Открой глаза.