Какого года любовь

– Послушай, можешь валяться здесь сколько угодно, только не так, как сейчас, не упиваясь чувством вины, – строго сказала Тамсин. – Теперь, когда ты нам подробно все рассказал, я честно не понимаю, что такого ужасного ты сделал. Совершенно нормальная была реакция на то, что тебя выставили из дома, который она делит с кем‐то, с кем намерена по‐прежнему спать!

Но вина Эла стояла как крепость, и ничто не могло пробить ее стены.

В конце концов, разве не договорились они делать все по‐другому, стать другими. Жить иначе, чем прожило свою жизнь косное, несчастное поколение родителей, увязшее в браках без любви или секса, смирившееся с сексистским хламом, потому что “так от века положено и таков порядок вещей”, одержимое рутинными, разъедающими душу требованиями респектабельного существования… Быть открытым значило быть свободным.

Но потом приползла ревность, подлая, ползучая ревность. Приползла и превратила его в монстра.

– Но я сам это предложил! Это была моя идея! Что я мог ожидать, Тамсин, когда сам предложил эти самые открытые отношения? Я должен был предвидеть, что ей может это понравиться! – Эл застонал.

– Но ведь это не входило в соглашение, верно? Его действие приостанавливалось, когда ты вернешься?

– Ну да, но… В жизни всякое случается, правда? И, может, если мы сумеем остаться честными и открытыми…

– Что ж, ты был честен и открыт. – Тамсин похлопала его по руке. – Ты честно и открыто дал ей понять, что тебе это не по нраву.

Эл отдернул руку и попытался прикрыть ею лицо.

– Я повел себя как придурок!

– Да, повел, но тебя спровоцировали! Поверить не могу, что у Вайолет хватает духу разыгрывать из себя жертву! Это все потому, что она обитает там с этими прокисшими ведьмами… Праведницы нашлись!

– Нет, нет, Тамсин, не надо. Не демонизируй своих сестриц!

Тамсин раздраженно фыркнула.

– И ты туда же! Наслушался! Усвоил все это дерьмо! Знаешь что, наведу‐ка я на них порчу.

Несколько дней спустя в доме Вайолет состоялась “встреча на высшем уровне” с целью разобраться, в чем дело и будет ли позволено Элу приходить туда в качестве посетителя.

Когда Эл явился, не зная, куда ему не только руки девать, но и глаза, обитательницы “Матильды” уже сидели вокруг кухонного стола. Выглядели все очень сурово. Нетвердым шагом он направился к предназначенному ему стулу.

Следующие полчаса, казалось, заняли собой большую часть дня, и в то же время уразуметь их оказалось почти невозможно. Осуждение раздавливало его, как паровой каток. Одна за другой женщины четко и пункт за пунктом высказывались насчет мужского насилия, пенильного империализма и негативной энергии, которую он принес с собой в их женское пространство, и если он хочет, чтобы их с Вайолет отношения продолжились в любой форме, то ему нужно будет “поработать над собой” и “вернуть их доверие”.

Эл был уверен в том, что Лили под столом гладит Вайолет ногу, а та сидела с тем самым сморщенным, напряженным лицом, какое бывало, когда она силилась не заплакать.

Сама Вайолет понять не могла, отчего ее тянет так сильно завыть, завопить, застучать по столу кулаками. Лили сказала ей, прежде чем они вышли на кухню, что она очень храбрая, что решилась увидеть Эла. Но теперь, когда он сидел там напротив нее, Вайолет пришло в голову, что, может, у нее слезы так близко именно оттого, что они сейчас с ним выделывают. Как они его унижают. Слой за слоем истовые, осуждающие слова словно стружку снимали с человека, которого она любила. Нет, он этого не заслуживает, – думала она.

Она попыталась прогнать этот настрой, но он не поддавался, упорствовал. Промаявшись два томительных дня, Вайолет сдалась и отправилась в Ноттинг-Хилл. Что она скажет Элу, она не знала, но понятно было, что сделать что‐то должна. Признать хотя бы, что с ним обошлись несправедливо.

Тамсин открыла ей дверь и, увидев, сразу нахмурилась.

– Эл здесь?

Не отвечая, Тамсин пронзила ее взглядом, холодным как сталь. У Вайолет аж пальцы в ботинках “док мартенс” скрючило. Ни малейших сомнений в том, на чьей стороне их подруга.

– Нет, – не сразу вымолвила она и еще помолчала потом, мучительно, прежде чем тихо вздохнуть. – Он у своей сестры. Они поедут к родителям. В Йоркшир. Сожалею, но ты опоздала.

Можно ли чопорно закрыть дверь? Если да, то Тамсин это удалось.

Из Вайолет словно воздух выпустили. Ее жест отвергнут. Настроившись на трудный разговор и лишившись возможности его провести, она почувствовала, как внутри у нее роится опустошающий страх. “Мне позарез нужно его увидеть, – подумала она, – увидеть и все исправить”.

Вскочив в поезд до Йорка и шлепнувшись на сиденье, Вайолет сказала себе, что сердце ее колотится бешено от того, что пришлось бежать по платформе. Но как ни пыталась она вчитаться в невнятную статью под названием “Усмирить поцелуем: как Бенедикт затыкает рот Беатрис”, сердце все колотилось и колотилось. Отчаявшись справиться со статьей, Вайолет взялась за потрепанный томик “Доводов рассудка”, но и Остен не удалось отвлечь ее от собственной драмы.

Роуз выглядела ничуть не дружелюбней Тамсин, когда открыла дверь Фарли-холла.

– О, привет.