Как же быть?

Комментатор возмущался: «Это печальное происшествие — лишнее свидетельство коррупции и взяточничества, царящего в налоговом управлении. Оно с неопровержимой ясностью свидетельствует о том, что покончивший с собой налоговый инспектор не только брал взятки, но и о том, что суммы их были весьма значительны, так как, если бы украденная у него сумма была небольшой, он не стал бы накладывать на себя руки. Правительству давно следует пересмотреть систему, при которой предприимчивые и трудолюбивые граждане вынуждены платить непосильные налоги…»

— Дурак, — сказал Арк, который после двух-трёх кружек пива позволял себе не совсем библейские выражения, — наворовал и ещё мог бы наворовать. А покойник ничего уж не украдёт. — Спохватившись, он добавил: — Воровство — грех. Бог наказал. Самоубийство — тоже грех. Бог тебе жизнь даёт. Он один и отнять может.

Арк ещё некоторое время изливал Лори свои сентенции, но тот не слушал. Ему захотелось во что бы то ни стало поговорить с Руго, узнать, на что тот намекал. Но где его теперь разыщешь…

Дома в тот вечер он долго не мог уснуть. Мысли мешали ему.

Вот, казалось бы, простое дело — умер человек. «Все умрём, всех призовёт всевышний», как говорит Арк. А сколько за этим непонятного, неясного. Убили этого налогового инспектора или он сам повесился? Был он вор и взяточник или, наоборот, честный и неподкупный? И при чём здесь Руго? О каких материалах шла речь? Да и не был ли пьян сам Руго? Может, это он так, для таинственности? Он ведь любит напускать туман. Но потом Лори стал думать о том, как ему повезло с работой какой, в общем-то, симпатичный этот Лем, какая хорошая получка ждёт его в конце недели, что он на эту получку купит

в первую очередь подарок Кенни. Брошку, скорей всего, — Ту которой она так восхищалась в прошлую субботу. Конечно, думал Лори, уже засыпая, много страшного в жизни: убийства преступления, смерть… Но много и хорошего: любовь, интересная работа, надёжный друг. Главное, быть честным и хорошим а не…

Лори заснул, убаюканный своими светлыми и добрыми мыслями.

На следующий день он с увлечением рассказывал на работе, как ездил с Лемом. Впрочем, рассказ его мало заинтересовал других подсобников и осветителей. Подумаешь, самоубийство! Телецентр постоянно жил всевозможными сенсациями, и такая мелочь не вызвала любопытства. Некоторое оживление внёс Лукач. В обеденный перерыв он зашёл в большую комнату, где Лори я его товарищи мыли огромные прожектора, и, укоризненно вздохнув, сказал:

— До чего люди злы. Если другой лучше работает, больше зарабатывает, давай топи его, ругай, обливай грязью! Нехорошо. Радио сегодня слушал — нехорошо…

— А что такое, господин Лукач, какие новости? — спросил один из осветителей, протирая замшевой тряпкой огромный глаз прожектора.

— Ну вот, этот жулик, Ритон, этот налоговый инспектор. Куда вчера Рой ездил с Лемом. Кажется, всё ясно — наш телецентр рассказал, газеты написали. Так нет, эти коммунисты из «Правдивых вестей» подняли шум: «Ритон не повесился! Его убили!» И то и сё. Мол, был он честный, неподкупный, взяток не брал, воров и тех, кто доходы утаивает, разоблачал. Ты вот там был, Рой, расскажи. Правда, что он пьян был?

— Ещё бы! — вскричал Лори, польщённый тем, что оказался в центре внимания. — От него так несло, что хоть закуску подавай!

— Ну вот видите, — удовлетворённо констатировал Лукач, — а они на своей радиостанции кричат, что он не пил. А что лейтенант полиции говорил?

— Говорил, — оживлённо докладывал Лори, — что так мёртвый повешенный не выглядит, что так только живой повешенный, то есть если его живого, а не мёртвого сунули в петлю, ну… если он сам сунулся, когда ещё не был этим… покойником…

Чувствуя, что не очень понятно выражается, Лори замолчал.

— Всё ясно, сказал Лукач, — всё они врут, эти «Правдивые вести». Полиции лучше знать!

Но у Лори вдруг испортилось настроение. Он вспомнил непонятные намёки Руго, его усталые глаза, отчаяние, которым веяло от всей его жалкой фигуры, от постаревшего лица. Кошено, полиции видней, но…

В тот день они с Ломом отправились делать репортаж-анкету. Лем ненавидел анкеты.

Кретинизм! — возмущался он, ведя машину на головокружительной скорости в направлении одного из пригородных кварталов, откуда надлежало организовать репортаж. — Идиотство! Задаёшь дуракам дурацкие вопросы, получаешь дурацкие ответы, и потом выясняется, что это общественное мнение. А вопросы задаёшь такие, что ответ заранее ясен. Да если ответ не тот, он в эфир всё равно не попадёт. Ну скажи, — и он повернулся к замершему в панике Лори, забыв на время о дороге, по которой нёсся со скоростью сто двадцать километров в час, — скажи, если нам сегодня ответят, что причина детской преступности — дурацкие фильмы, которые показывает наш «Запад-III», передадим мы такое интервью? А?

— Осторожней, осторожней… — пролепетал Лори, указывая на дорогу.

Небрежным поворотом руля Лем в последнюю секунду избежал столкновения с огромным молочным фургоном, мчавшимся навстречу, и продолжал: