Иногда постороннему человеку трудно понять, зачем беречь, казалось бы, бесполезную вещь, вместо того, чтобы выбросить её на свалку. Ему не понять, что ты хранишь не вещь, а воспоминания и мечты, материализованные в этом, как правило, ничего не значащем с точки зрения денег предмете. Дети насмешливо смотрят на старые вещи, воспринимая их как причуды стареющих родителей. Старики же смотрят на вещи и видят в них, словно в экране телеэкрана, часть своей, уже прожитой жизни. Чем старше становится человек, тем сильнее он прирастает к вещам, тем больнее ему расставаться с ними, словно он расстается не с предметами быта, а с самой Жизнью.
Предметы, словно острые спицы, на которые нанизываются мгновения, дни, годы, каждый наш шаг на земле... Впрочем, все эти вещи были бы ничто, если бы они не являлись декорацией для людей, населявших или населяющих в настоящее время наш мир. Люди — главная и чуть ли не единственная составляющая вышеназванного понятия. Именно от окружающих нас людей зависит, во что превращается земной путь — в сказочный Рай или в преддверие Ада.
Я очень хорошо помню свой первый день в Лукьяновской тюрьме, когда после ряда унизительных процедур наподобие полуторачасового обыска, снятия отпечатков пальцев, фотографирования, прожаривания одежды в специальной доисторической камере (чем-то похожей на ту, в которой сожгли Сергея Лазо), медицинского осмотра и сидения в прокуренном каменном склепе, меня завели в огромный пустой коридор и оставили одного. Надзиратель равнодушно кивнул: ”Иди” (словно я знал, куда мне идти), а сам побежал куда-то по своим делам.
За время нахождения в камере предварительного заключения я, как оказалось, успел отвыкнуть от такого огромного пространства, каким мне показался в тот осенний день тюремный коридор. Я неторопливо шел по бетонному полу, удивляясь, что меня ведут не в наручниках и без усиленной охраны с разных сторон. Откуда-то справа, сверху падал солнечный свет, преломляясь сквозь тюремные решетки и замазанные краской стекла, покрытые замысловатым узором из налипшей грязи и пыли. Слева — тяжелые, железные двери камер, из-за которых не доносилось ни звука. Я шел в пьянящей, оглушающей тишине. Никогда ранее я не испытывал такого пронзительного чувства холода, замешанного на удивлении. Ранее мне, как и многим другим, только казалось, что я знаю вкус одиночества. На самом же деле это ощущение было мне незнакомо. Тогда, в тюремном коридоре Лукьяновской тюрьмы, я впервые ощутил, как дыхание одиночества прикоснулось ко мне. Словно величественная и надменно-холодная Снежная Королева прошла рядом со мной.
Голос надзирателя донесся откуда-то из-за поворота:
— Тебе сюда!.. Алло!.. Ты где?
Я пошел на голос. Было заметно, что пару минут назад попкарь второпях засосал стакан водки и теперь доброжелательно зажевывал её куском колбасы, приглашая войти в каменный гроб.
— Теперь ты здесь будешь жить. Хе-хе... — как мог сострил тюремщик, запирая за спиной дверь.
Первое, что бросилось в глаза, настороженные взгляды с разных сторон. Оно и понятно: в тюрьме отдыхают далеко не самые миролюбивые граждане планеты Земля. Практически любой арестант, кем бы он ни был, является источником потенциальной опасности для всех остальных. Мало ли что кому взбредет в голову на нервной почве? Естественно, ни о какой психологической совместимости арестантов не может быть и речи. Только злость и раздражение, умноженные на замкнутое пространство.
Нетрудно догадаться, что с тюремных нар на меня смотрели отнюдь не прототипы героев книг из серии “Жизнь замечательных людей”. Подавляющее большинство коллег по несчастью — процентов эдак на девяносто-девяносто пять — это серая, безмозглая масса, не представляющая ни малейшего интереса с точки зрения перспективы её изучения. Изучать здесь нечего. Это опустившееся быдло, неудачники от рождения и остающиеся таковыми до конца своих дней. Они были никем на свободе, таковыми они остаются, находясь за тюремной решеткой. Наблюдать со стороны, как эти великовозрастные щенки играют в тюрьму, надувают щеки и пытаются корчить из себя тюремных авторитетов, просто смешно.
При желании, загнать таких в стойло не составит большого труда. Они понимают исключительно язык силы, смелостью и умственными способностями не отличаются. Вместе с тем, любому мало-мальски серьезному человеку с перспективой длительной отсидки или расстрела нельзя забывать о том, что под ногами постоянно крутятся провокаторы, готовые подставить челюсть и улететь в нокаут, как только предоставится такая возможность. Их за это спустя некоторое время выпустят по амнистии. Тебе же слуги правопорядка, радостно хлопая в ладоши, впаяют дополнительный срок: “Ну что — раскрутился ?”. Поэтому относиться к быдлу надменно и легкомысленно крайне опасно.