Тех, кого бьют, можно безошибочно узнать по затравленному взгляду и по тому, как они вздрагивают при звуке открывающейся двери. После отбоя у них начинается приступ эйфорической радости — сегодня бить уже не будут.
Можно как угодно к этому относиться, но надо отдавать себе отчёт, что сегодня пытки, побои, запугивания являются основным способом дознания. Что, вообще говоря, является уголовным преступлением. И это происходит, как у нас любят говорить, в центре Европы, в первой половине XXI века.
Сами опера считают, что с преступниками следует обращаться именно так, и никак иначе. Любят приводить примеры диких преступлений, раскрытых благодаря жёстким методам расследования. Но диких преступлений немного, а камеры переполнены. И хотелось бы думать, что преступления действительно совершил тот, кто признался. Как известно, за преступления Андрея Чикатило были расстреляны двое случайных людей, а третий успел отсидеть восемь лет. Да и не бывает таких полицейских, которые бы били только плохих, а хороших отпускали.
У некоторых оперов просматриваются мессианские наклонности — они считают себя призванными вершить справедливость, распоряжаться судьбами. Немного, однако, настораживает, что они настолько прочно владеют феней, что затрудняются переходить на обычный язык. Гордятся тем, что благодаря их работе и методам сошёл на нет вал преступности 95–97 годов. Остаётся, всё же, разобраться, что опаснее — преступления, совершаемые полицией или криминалом.
Полиция необходима, это бесспорно, но мы должны говорить и о том, какая она. Хуже всего, что нет реальных механизмов сдерживания полицейского произвола. Альфред Хичкок сказал: «Я не против полиции, я просто боюсь её».
Позиция жестокости по отношению к криминалу могла бы иметь какой-то смысл, если бы не тотальная коррумпированность системы. А иначе это только способ набить цену. В камерах только и разговоров, что о деньгах — следователь потребовал столько, адвокат — столько, лучше дать прокурору и судье, чем следователю, апелляция будет стоить дороже, чем суд, и так далее, и тому подобное. Обратите внимание на автомобили, припаркованные к департаменту, к судам, к прокуратурам. Если разобраться, то опера — марионетки в руках людей, находящихся на более высоких ступеньках структуры, им достаётся самая грязная, кровавая работа, и в этом смысле они тоже жертва системы.
Жестокость и продажность — это две стороны нашего правосудия.
Такие вот выводы сделал человек, попав под пресс правосудия.
Были еще письма, но прошу прощения у их авторов — в следующем выпуске.
Религия в тюрьме. Сознаваться или нет?
Здравствуйте Виталий!
По мере чтения вашей рассылки возникли вопросы. В конце рассылки вы помещаете некоторые ссылки, вот цитата "Сайт посвященный Библии — весь текст, канонический и неканонический, много справочных материалов. Дань моей мечте периода отсидки, когда одно время интенсивно взялся читать и изучать эту книгу". Вопрос такой: что побуждает уголовника читать Библию (если со скуки, то тогда понятно) и как он ее читает: просто как некую книгу или с верой в Бога? И если с верой в Бога, то с принадлежностью к какой конфессии (православие, протестантизм, баптизм, католичество)? Знаю так же, что в некоторых тюрьмах строят тюремные церкви, священники навещают заключенных (это наверное в тюрьмах с легким режимом, где сидят мужики с небольшими сроками и по легким статьям), что скажите по этому поводу? И еще: бывали случаи, когда человек сам сдавался ментам и как к таким относятся на зоне?
До свидания.
Сергей Бочкин.