Но шло время и однажды, беседуя со взрослым человеком, я вдруг представила то чувство, которое переживает материнское сердце, когда узнает, что её кровиночки, её звёздочки и отрады нет больше на белом свете. Я даже не могу передать то, что творилось тогда в моей душе от осознания всего того, что я натворила. От осознания своей отвратительности на глаза накатились слёзы, душа стала словно разорванной на части. Потом, когда я пришла в своё привычное состояние, я попыталась собрать все свои «части» вместе, но чего-то не хватало, чего-то, что уже никогда ко мне не вернётся.
Я понимаю, что нет ничего такого на свете, что может искупить мою вину. Я выйду на свободу через 2 года, а ту девушку уже не вернуть никогда. Больше всего боюсь, как бы поговорка: «За грехи родителей платят дети» в будущем не коснулась мой семьи.
Александр, 17 лет:
Моя жизнь — это сплошная неудача. Мне было почти 16 лет и я уже был дважды судим. Сначала шёл по делу как свидетель, и меня отдали на поруки родителей. Но мне не дошло, и я попался второй раз. Судья сказал мне на суде, что если я буду продолжать воровать, то меня посадят. Это был последний раз, когда мне простили и не посадили.
А когда меня осудили третий раз, то думать уже было поздно. Мне дали два с половиной года за кольцо и цепочку. Мы с подельником продали их за 50 гривен и поделили на двоих. Даже смешно об этом писать. Два года и шесть месяцев — за 25 гривен.
За те семь месяцев, что я здесь сижу, я понял, что прежде всего в жизни надо дорожить своими родителями. Понял, что был неправ, когда говорил, что мне всё равно, и что меня не поймают, когда обзывал всех плохими словами и думал, что так и надо. Отец с мамой и сестра с братом не желали мне ничего плохого, они хотели сделать, как лучше.
Папа говорил мне, что я слишком гордый. Я не знал, что такое тюрьма, и не осознавал, что такое свобода. Если кто думает, что зэк — это круто, он ничего в этом не понимает. Нет никакого смысла гордиться собой, если ты знаешь, что о тебе думают люди, и какое у них к тебе отношение.
Здесь, где я сижу, ещё нормально по сравнению с другими лагерями. Но я не наедаюсь этой баландой, пайкой, которой кормят. За пять месяцев я похудел на четыре с половиной килограмма.
Тут можно плакать, но что толку? Тебе все равно никто не поможет и никто тебя не накормит, и кроме пайки тебе не дадут больше. Когда я попал сюда, я был поражен теми людьми, с которыми я сижу. Можно сказать — они все, как звери, они все дикие.