Как выжить и провести время с пользой в тюрьме. Часть 1

Позвольте поинтересоваться: какие масти относят к блатным, и как они характеризуются? Кто такие "козырные фраера" (часто слышал о них, но так и не понял кто такие)? Означает ли термин "тертый каторжанин" принадлежность к "черной кости"?

Заранее благодарю, Сергей.

Козырный фраер — тот же блатной, т. е. "пхнущий по понятиям", исповедующий воровские идеалы, но это выражение уже несколько устарело.

Вообще, фраер — человек, не принадлежащий к воровскому миру. Лох. Хотя иногда, как в указанном выше словосочетании, приобретает прямо противоположное значение.

Тертый, или старый каторжанин — уважительный отзыв о человеке, прошедшем без серьезных косяков не одну ходку или немалый срок — порядка 10 лет и больше, хотя и не обязательно так много — вопрос индивидуальный. Не обязательно должен быть блатным ("черной костью"), может быть и мужиком. При толковании понятий и разборках их слово обычно имеет больший, а то и решающий, вес, даже если они мужики, а не блатные, перед молодняком из братвы, и пускай даже очень крутым и даже обличенным властью смотрящим.

Письма с малолетки

Женя, 16 лет:

Я всегда считала так: «Кого угодно может коснуться тюрьма, но только не меня». Ведь я была хорошей ученицей, примерной девочкой, и, до поры до времени, не стояла на криминальной тропе. В 8-м классе я попала под влияние старших «товарищей», стала увлекаться наркотиками, перестала слушать свою бабушку. Мне стала не интересна моя прошлая жизнь, мне захотелось «блатной» компании, взрослых друзей.

Я стала закоренелой эгоисткой все мои поступки и мысли были во благо себе, а остальные люди мне были безразличны. Я совершила преступление, — но мои теперешние страдания, — ничто по сравнению с тем, что переживают родители моей потерпевшей. Девочка в 19 лет потеряла самое дорогое — жизнь. В тюрьму меня везли по этапу — в спецвагоне. Эти вагоны напоминают обычные, только везде решетки, собаки и конвой. И эти люди в форме не считают тебя за человека, ребенка. За наглые выходки, которые я себе позволяла в СИЗО, — меня страшно наказали. Переодели в ужасную робу и деревянную обувь и посадили в карцер. Там толпами бегали маленькие мыши. За бронированной дверью стоял контроллер, он был отвратительнее тех серых животных, бегающих в камере.

Восемь месяцев длилось следствие. На суде мне дали 8 лет и шесть месяцев и перевели в колонию для несовершеннолетних девочек. Здесь со мной стали работать воспитатели, психолог, моя бабушка меня не бросила, а поддерживает всеми силами, но я почему-то ни капельки не раскаивалась в содеянном. Мне было непонятно, как это — расслаиваться, для меня это были пустые слова.