Как все начиналось

От такой наглости у Пана отвисла челюсть. Ваня продолжил трапезу, стараясь не смотреть на нечаянного соседа, гном застыл на месте и шумно дышал, отчего его ноздри раздувались, как у разъяренного быка.

– Знаешь, что, милок, вали отсюда, – прошипел он, – мало того, что ты сел под мои кустики, так еще и жрешь мой обед?!

– Да, ладно, Пан, – махнула я рукой, сооружая бутерброд для Анука, – не злись, иди лучше кушать. Гном надулся, но к столу подсел и тоже начал жевать.

– Меня зовут Марлен, бродячий поэт. Я следую в Фатию на ежегодный конкурс рассказчиков и поэтов, – представился новый знакомый с набитым ртом.

– Ася, это Ваня, это Пан, а это Анук.

– Анук?

– Ну, да, Бертлау. Мы его к Арвилю Фатиа везем. Поэт поперхнулся и вытаращил глаза.

– Пропавший Наследник?!

Он подскочил, а потом упал на колени перед мальчиком, сильно ударившись о корень огромного дуба, под которым мы сидели.

– Ты, чего, еще и больной на голову? – удивился Пан.

– Но, ведь это Наследник! – не поднимая головы, благоговейно пробормотал Марлен.

– Да ладно, встань, – смилостивился Пан, – мы никому не скажем, что ты не поцеловал ему ступню и жрал, как свинья, за одним столом с ним.

Поэт приподнял голову, заметил наши удивленные взгляды, а также полное равнодушие мальчика к его персоне, и принялся есть с новой силой. У меня сложилось ощущение, что они с Паном соревновались, кто больше запихнет в рот, и быстрее прожует. В конце концов, оба объелись и начали икать, я покачала головой и убрала остатки еды в мешок.

– Ну, поехали! – скомандовал Пантелей, усаживаясь на коня.

– А как же я? – промычал поэт.

От сей наглости, даже у меня глаза полезли на лоб, мы его накормили, а он еще чего-то требует.

– Вы покоробили меня морально,

– вдруг начал он,

Ваш гном меня обидел, оскорбил, Теперь прошу воздать все материально, Ну, или подвезти, а то уж нету сил. Гном как-то странно покраснел и выдал целую тираду:

– Нет, нет, позвольте мне сказать, милейший, Что Вы ввалились под мои кусты, Когда я тихо там уединился, Конечно, я послал Вас под другие Я эти не хотел делить ни с кем…

Пан, и сам не понял, как заговорил стихами. Я не сдержала задорной улыбки: уж очень забавно звучала его речь.

– Я, сударь, предложил Вам дорогое, Мое внимание, мои стихи!

– вступил с ним в спор Марлен.

– Простите, но когда нужду справляю, Идите, знаете куда? – прошипел Пантелей. – Куда? – В один уж очень узкий лаз на теле, Девицы или дурака. – Имеете в виду вы ногу? – Нет, зад Ваш, извините, я в виду имею!

– Как? – удивился Марлен.

– А так.

– Ладно, – примирительно произнесла я и предложила, – мы подвезем Вас до ближайшего населенного пункта, а там уж извините, но будете добираться самостоятельно.

– Если этот поэт поедет с нами, – заявил Пан, – то я останусь здесь.

– Пантелей, ты чего? – уже начала злиться я.

– Не хочу целыми днями видеть его рожу!

– Но это же до первой деревни, – выдвинула я контраргумент.

– Мой коняга одноместный! – зло буркнул гном, гладя по гладкой шее своего жеребца.

– Пан! – не выдержала я. – Прекрати!

– Пусть он добирается другим способом! – проговорил тот.

– И каким же? – Марлен с интересом покосился на Ваню, забирающего на коня. Петушков перехватил его взгляд, сначала застыл с поднятой ногой, а потом все-таки показал поэту выразительную дулю.

– На своих двоих! – отрезал Пан.

После долгих препирательств и разборов по понятиям, поэта он все же повез, покрикивая, чтобы тот не прижимался к нему так близко. В конце концов, несчастный Марлен заснул и уткнулся лицом в спину гнома.

Через несколько часов мы добрались до деревни, где находился мост, перекинутый через Драконову реку и соединяющий Данийю и Новьи.

На въезде стоял огромный указатель с нарисованным планом, как проехать к лодочной переправе и Смородиновому мосту с надписью «Добро пожаловать в Солнечную Данийю». Мы въехали в деревню, по длинным пустым улицам гулял ветер и разносил дорожную пыль, под копыта моей лошади попала чья-то цветастая косынка. Я смотрела на добротные дома с наглухо закрытыми ставнями окнами, ухоженные палисадники, рядом с колодцем стояло забытое ведро с водой. У меня по спине побежали мурашки, во дворах не лаяли собаки, не слышалось шума, словно, все жители вымерли.

– Кажется, я знаю, куда Ванятка переправил упырей, – озвучил Пантелей мучившую меня догадку.

– Да, хорош, вам! – буркнул Ваня, озирающийся по сторонам.

– Чувствуешь свою вину, Петушков? – полюбопытствовала я, за что была награждена презрительным взглядом.

В это время дремавший всю дорогу поэт вдруг дернулся и едва не упал с лошади.

– Приехали? – обвел он сонным взглядом улицу.

– Нет, – хохотнул гном, – ты приехал, а мы поехали дальше. Слазь, говорят тебе!

Поэт, еще не очнувшийся ото сна, с трудом сполз по покатому конскому крупу и удивленно огляделся:

– А куда же вы меня привезли? Здесь же никого нет! Где же все?!

– Вот и проверишь, куда все делись! – буркнул гном, сплевывая через зубы.