Как воспитать ниндзю

Ты можешь стать нестерпимо пылающим солнцем, ты можешь стать бесконечным огнем, ты можешь стать бурей, ты можешь бесконечно неистово любить мир, ты можешь безбрежно буйно любить жизнь, – и тогда мир будет покорно гнуться как глина в твоих руках, отвечать твоим мыслям, жизнь будет петь и отзываться тебе. А можешь стать трусливым и пассивным, духовно мертвым, и тогда собака кусает, а не служит, мустанг бьет, а не подчиняется укротителю, ласковая и теплая волна моря становится утоплением, мяч судьбы получает удары всех, у кого эта пакость на пути, любовь темнеет и при темноте становится насилием, разложение и слабость привлекает падальщиков и хищников, мир и жизнь уничтожат мерзкую плесень, мертвое становится пищею червей, – и только прах указывает место того, кто не сражался...

Можно наслаждаться каждым мгновением мастерства. А стремление к мастерству превращается в неостановимый ураган.

Когда создан абсолютный поток внимания и напряжения без остатка – тогда твой вихрь несет тебя. Я тогда люблю тебя, жизнь, люблю до безумия, люблю до наслаждения самой любовью, хотя она у меня всегда трудна и нелегка!

Мари – это сестра. Как я ее любила! Я видела из окна, как она сейчас катается на лучшем моем коне в роскошной амазонке с каким-то разодетым толстяком, пока я мою стекло в грязной одежде служанки, плюя на нее. Сквозь стекло. И тут же невинно растирая его, ведь я его мою.

Мама всегда удивляется, как я добиваюсь такого чудовищного качества, что всегда хочется потрогать, настоящее ли стекло, и есть ли оно вообще. И оставить на нем свои грязные пальцы, – как говорю я. Я выросла на Востоке, и безумное мастерство, и трудолюбие, и стремление во всем к совершенству, и любовь к труду кажется мне естественной.

Мы как-то были с отцом в России, там Святой говорил: «Работай для Братии, как раб купленный». Нужно настолько отдаваться работе семьи, настолько погружаться в нее, настолько бесконечно отдавать себя, чтоб каждое мгновение было блаженством. Чего не понимает сестра, выросшая в Англии с матерью. Здесь труд – признак второго сорта.

Из окна мне отлично видно, как сестра, которой уже восемнадцать, одетая в одежду ценой минимум тысячу фунтов и драгоценности такой стоимости, что на них мог жить целый город целый год, беседует с джентльменами и герцогами. Я снова с силой плюю на нее. Мне пятнадцать. Она видит это и тайком показывает мне кулак. В ответ я невинно растираю плевок тряпкой по стеклу, а потом, когда она успокоилась, плюю еще раз сквозь зубы с циничным видом, как типичный мальчишка сорванец с трущоб. И с таким видом, чтоб она никак не могла ошибиться.

Сестра, у которой наблюдательность куда выше среднего англичанина, злится. Окружающие ее герцог и куча золотой молодежи никак не могут понять, чем они вызвали такую злость у юной леди. А та не может объяснить. Я просто служанка, мимо которой они проходят, как мимо тумбочки. Впрочем, сегодня они не проходили, а мерзко смотрели. Что унижало меня еще больше.

Я любила сестру так неистово, как десять тысяч сестер любить не могут.

А экономка еще удивлялась, почему меня тут же не убили, не наказали и не уволили.

Мне ее жалко.

Мне ее очень жалко.

Я прямо плачу.

Ей придется терпеть меня. А она меня уже терпеть не может.

Связи между другими нашими поместьями здесь нет, этот большой дом мы купили недавно, и она понятия не имеет, кто здесь хозяйка. И кто распоряжается всем имуществом. И кто купил этот дом. Я верю, что когда она это узнает, это ей принесет удовольствие. Пока думать об этом приносит удовольствие мне.

Старый солдат, говорите?

Настроение сегодня у меня упало до нуля. Оно и так было мерзкое, а после всего случившегося стало вообще плохим. Может, поэтому мальчонка попал под тяжелую руку. Я была слугой, служанкой, пажом, официантом, официанткой на тысячах балов и пиров в тысяче разных стран, и даже давно забыла их количество... Вряд ли даже кто-нибудь в силах представить, на скольких приемах я побывала и почему...

Так что работать служанкой мне не впервые, и делать я умею абсолютно все – я работала и швеей, и вышивальщицей, и художницей, и художником, и помощником кузнеца, и садовником, и еще с тысячью разных профессий, которые нужны были, чтобы проникнуть в нужный дом... И я делаю это в совершенстве. Ведь на слуг никто особого внимания не обращает, а они часто в курсе всего... Слуги все слышат и больше знают. Впрочем, обычно мне не нужно было это делать надолго.

Оказалось, что я забыла за приключениями, что в Англии, ханжеской снобистской Англии, я только служанка. Скомпрометировавшая себя ужасным поведением без надежды на «замужество». И, вернувшись «домой» с войны, после всех переживаний, я должна была занять свое место. Так солдаты, воевавшие с офицерами бок обок, вдруг с удивлением узнавали в Англии, что они только слуги и чернь перед графами, баронами и герцогами-офицерами.