Как влюбиться без памяти

На следующий день Амелия, Адам и я отправились в огромный загородный торгово-развлекательный центр «Стор Эдж». Мы долго шли по бесконечному коридору вдоль запертых дверей, все они были выкрашены в люминесцентный розовый цвет, так же как и вывеска центра, наверное, чтобы ее было видно с шоссе. Одного этого хватило бы, чтобы у меня разболелась голова, а тут еще и очередная бессонная ночь, которую я провела, обдумывая, как устроить будущее Адама, но я строго напомнила себе, что должна поддержать свою подругу. Честно сказать, я была рада, что в жизни Амелии возникло хоть какое-то неожиданное событие. Что до Адама, то он опять впал в уныние, размышляя о том дне, когда вынужден будет возглавить семейную компанию. Чтобы подбодрить его, я подарила ему сегодня с утра журнал, куда он должен записывать пять хороших событий дня — и тогда за неделю у него их накопится аж тридцать пять. Мы снова обсудили антикризисный план, а потом он сердито заявил, что уж лучше помоет мой холодильник, чем признает, что у него в жизни есть что-то хорошее. Н-да, не слишком многообещающий выбор. Ясно одно — если я не найду выход из ситуации с «Бэзил Конфекшенри», все достижения с Марией окажутся тщетны.

Прокручивая все это в голове, я параллельно пыталась развеселить Амелию.

— А вдруг твоя мама была тайным агентом, и у нее в хранилище лежат документы на разные имена, поддельные паспорта, парики и прочие шпионские штучки, — весело предположила я, продолжая игру, которую мы начали еще в машине по дороге сюда.

Потом посмотрела на Адама, предлагая поддержать тему.

— Или у твоего отца была огромная коллекция порнухи, которую он ото всех скрывал, — задумчиво протянул он.

Амелия передернулась.

— Или твои предки были садомазо, а здесь у них укромное логово.

— Прелестно, — одобрил Адам.

— Спасибо.

— Еще вариант: они прикарманили чужие миллионы и хранят их здесь.

— Неплохо бы, — пробормотала Амелия.

— Твоя мама похитила Шергара,[7] — хихикнула я, и Адам расхохотался.

Амелия остановилась у сверкающей розовой двери, и мы пристроились у нее за спиной. Она сосредоточилась, выдохнула, посмотрела на меня и вставила ключ в замочную скважину. Медленно повернула его, толкнула дверь и отступила назад, видимо опасаясь, что из комнаты что-нибудь вывалится. Ничего не произошло, мы молча пялились в темноту.

Адам пошарил по стене, нашел выключатель и зажег свет.

— Ну и ну!

Мы вошли и огляделись.

Вдоль стен — комната была размером десять на десять футов — стояли стеллажи, до потолка заставленные обувными коробками. На каждой коробке указан год, начиная с 1954-го в нижнем левом углу и заканчивая верхним правым, где стояла дата десятилетней давности.

Амелия наклонилась и взяла первую коробку.

— В этом году они поженились, — пояснила она, открыв крышку.

Внутри оказалась свадебная фотография ее родителей и засушенный цветочек из букета невесты. А еще приглашение на свадьбу, молитвенник со свадебной церемонии, фотки медового месяца, билет на поезд, на пароход, билетик из кинотеатра, куда они пошли на первом свидании, ресторанный счет, шнурок от ботинка и заполненный кроссворд из «Айриш Таймс». Все это было аккуратно упаковано в коробку. Да что коробка, это вообще была комната памяти.

— Господи, они сохранили буквально все! — Амелия осторожно провела рукой по полкам и остановилась на последней коробке. — Это год, когда умер папа. Наверное, это он за всем здесь следил. — Она печально вздохнула, улыбнулась при мысли о том, как он собирал эту коллекцию, а потом нахмурилась, обиженная тем, что родители держали ее в тайне.

Она протянула руку, взяла наугад первую попавшуюся коробку и углубилась в ее содержимое, потом еще одну и еще. Она исследовала их, иногда радостно вскрикивая, узнавая какие-то приметы из прошлого, хранившие память о жизни ее родителей и ее самой. Ее школьное сочинение, ленточка, в которой она пошла в первый класс, молочный зуб, завиток волос, сбереженный после ее первого похода в парикмахерскую, письмо, которое она написала отцу, когда ей было восемь лет, и где просила у него прощения после какой-то ссоры. Я было подумала, что нужно оставить ее здесь одну, чтобы она могла спокойно предаться воспоминаниям, но потом решила, что Амелии нужен кто-то, с кем эти воспоминания можно разделить, и, поскольку Адам не проявлял никаких признаков нетерпения, мы остались. На самом деле Адам, казалось, был даже тронут тем, что увидел, и я понадеялась, что эта комната, наполненная вещественными свидетельствами любви, может благотворно на него повлиять.

Амелия нашла старую фотографию и с улыбкой показала ее нам.

— Это в Австрии, в горах. Там у моего дяди был дом, и родители ездили к нему каждый год до моего рождения. Я увидела снимок и стала проситься съездить к нему, но мама уже болела и это было невозможно.

— Ты была маленькая, когда она заболела? — спросил Адам.

— Мне было двенадцать, когда у нее случился первый инсульт. Но и до этого она всегда всего опасалась. Стала очень нервно относиться к идее поездок после того, как я родилась. Наверное, это материнство так на нее повлияло.