Мне на десять лет больше, поэтому я могу мыслить здраво. Что там ее подружка шипела? О каких-то восьмидесяти днях. На что в этот раз подписалась моя сумасшедшая Егорова? Каждый день — по мужику? Я лишу ее этой прекрасной возможности. И уж если она надумала выиграть пари, она его проиграет. А я выиграю. И там уж посмотрим, кто кого. В этот раз я сдаваться не собираюсь. И дуться, как обиженный мальчик, тоже.
Хочет игр по-взрослому? Будут ей игры. Главное — не выдавать себя. Думаю, она убеждена, что когда я пью, то ничего не помню. Старая байка, которая помогла в прошлый раз удержать мне лицо, сыграет злую шутку. И никаких компромиссов.
Видит бог или небеса, или что там есть свыше, я пытался ей сказать, кто она для меня. Жаль, Лика меня не услышала. Но это не смертельно.
В прошлый раз я трусливо сдался. Сегодня — ни за что.
Я встаю с постели. Принимаю душ. Заставляю себя натянуть улыбку. В какой-то момент понимаю: хорошее настроение если и не пришло, то очень близко.
На базе отдыха — тихо. Все спят, я надеюсь. Здесь не пионерский лагерь, поэтому никого рано утром поднимать не будут, хотя мелькает шальная мысль: врубить музыку повеселее и посмотреть на заспанные страдающие рожи. Но я милосерден, пусть досматривают сладкие сны.
Не удержавшись, заглядываю в комнату к Егоровой. Спит. И подружка ее тоже. Замечательно. Могла и удрать под шумок — с Лики станется выкинуть фортель. Но это все равно ничего бы не изменило.
Я распоряжаюсь на счет завтрака. Поколебавшись, достаю из холодильника сок — хватит с меня вчерашнего буйства, и, закинув ноги на стол, как ковбой, принимаюсь ждать, когда проснется готовый к разврату народ.
Это даже забавно и смешно. Нет, определенно: у меня отличное настроение. Опережать на пару шагов противника — всегда радостно. Егорова, где ты там? Я готов разыграть для тебя великолепное шоу алкоголика со стажем, когда «ничего не знаю, ничего не помню».
34. Жить здесь и сейчас
Лика
Проспала я долго. Может, еще бы дольше предавалась сну, если б не Георг.
— Сестра, я беспокоюсь, — выдал он, как только я ответила на его звонок. — У тебя все в порядке? А то уже скоро обед, а ты не завтракала.
Можно подумать, кто-то от этого умирал.
— У меня выходной, и я сплю, — буркнула, не открывая глаз.
— Значит пора подниматься, умываться, показаться в обществе и развлечься напоследок: туда-сюда — и мы уезжаем.
Это было бы идеально: встать, нырнуть в автобус, спрятаться на заднем сиденье и смыться домой, под свою привычную квартирную «крышу». Но это слишком уж неправильно. К тому же, не сегодня так завтра придется с Одинцовым нос к носу столкнуться.
— Давай, давай! — подбадривает меня голос Георга.
И я дала. Королевы выходят не так торжественно, как я появилась перед глазами сообщества. Кто-то присвистнул, кто-то вздохнул. А кто-то и злой взгляд мне отправил. Но это девушки — значит нормально.
Я намеренно не смотрела по сторонам. Плыла целенаправленно к столику, где восседала Анька и махала мне так, что слепой бы увидел ее жестикуляцию.
— Рука оторвется, — предрекла ей участь, не снимая улыбку с лица. Анька фыркнула. Эту таким не проймешь.
— Смотри, сколько вкусностей я для тебя приготовила. Всего понемногу взяла.
Ну, да. Гусыню перед рождественским убоем нужно откормить. Сердце пыталось пробить ребра и вырваться на волю.
— Лика, — пророкотал голос Одинцова у меня над головой. Я дернулась непроизвольно. Это сильнее меня. На таких-то нервах. И с лицом со своим ничего не могла сделать: испуг, я так понимаю, отразился на нем во всей красе. Я медленно повернулась. Выдохнула, как перед прыжком в ледяную прорубь, и посмотрела Одинцову в лицо. Я даже улыбнуться попыталась.
— Александр Сергеевич, — голос, однако, звучал отлично. Немного развратно, я бы сказала. Низко и с хрипотцой. Фу такой быть.
— Как спалось, что снилось? — интересно, он всем такие вопросы задавал или повезло мне индивидуально?
— Без задних ног, как положено, — мне неудобно сидеть в пол-оборота, а Одинцов не спешит ни присесть, ни встать так, чтобы шея не отваливалась.
У него на жестких губах улыбка. А в глазах — слишком много трезвости. На какую-то секунду мне становится страшно. Мне кажется: он помнит все, а сейчас комедию разыгрывает.
— А ты как себя чувствуешь? — спрашиваю чересчур заботливо и машу рукой, чтобы присаживался рядом. Анька на своем стуле аж подпрыгивает, но хорошо хоть рот не открывает. Спасибо ей за это. Перекрестный разговор я бы не вынесла.
Одинцов грациозно усаживается рядом. В руках у него — стакан с соком. Он салютует мне.
— Нормально чувствую. Сегодня не пью.
А затем склоняется близко-близко. Так, что я чувствую его дыхание.
— Я вчера… нормально себя вел? Не приставал? Не чудил? — спрашивает доверительно. И глаза у него добрые-добрые. Слегка виноватые даже. Словно он кается, но не жалеет.
— Н-нет, — блею, обмирая. Так живо я представляю, как мы «чудили» вместе.