Путники оглянулись и обнаружили Чудю – тепло одетого и с котомкой за спиной. Поверх собственной меховой свитки он напялил еще матренину, слишком для него просторную.
– Вепря! Ты маленький был, я тебя на руках качал! – напомнил Чудород.
– Врет! – отрезал бортник.
– Все равно возьмите… и бросьте где-нибудь по дороге, подальше отсюда, чтобы Матрена не нашла!
– И не стыдно тебе, ты бабы боишься? – спросил с укоризной Добрило, словно не он осенью от этой же бабы в пруду прятался.
– Не стыдно! – с гордостью ответил Чудя. – У меня такая баба, что ее все боятся – и я тоже… возьмите меня с собой! Она драться лезет – и все из-за тебя, Добрилушка!
Бортник вопросительно посмотрел на Чудорода.
– Да! Говорит, раньше вы пчел в деревню водили, а теперь – на тебе! – дракона привели. И я, говорит, с вами заодно… А ты добро-то не помнишь, какое я тебе делал?
– Какое ты мне когда добро делал? – удивился бортник.
– А вот: помнишь, я тебя бить не стал, когда она велела?!
Щуплый маленький Чудя наступал грудью на здоровяка Добрилу, требуя ответа.
– Бери с собой!
– Ну что, Вепря, как ты решишь? – спросил бортник.
– Я вас три дня караулю, когда вы в столицу пойдете!
Тут в шалашике послышалась возня и наружу выглянуло щекастое Дунькино личико, сонно обводя всех карими отцовскими глазками.
– Это кто, Дунька?! – изумился Чудород.
– Нет, хрюнька! Мы что, по-твоему, должны были чужого ребенка украсть и в Киев унести? – рассердился Добрило.
– Вы совсем уже рехнулись, – ругался Чудя, пристраиваясь за санками. – Девчонку тащите! Нипочем не дойти нам до Киева, замерзнем по дороге или волки нас съедят.
– Хорошо-то как, Чудородушка, что ты с нами увязался, – мрачно сказал Добрило. – Так весело с тобой!
Они все трое оглянулись на Березовку и вздохнули: сзади оставались дома и теплые печки, а впереди – снег и холод.
– И-и-их! – крикнула Дуняшка и полезла из шалашика. Она проснулась и желала развлекаться, лучше всего – валяться в снегу.
– Вот он, самый веселый наш товарищ, – сказал с улыбкой бортник, запихивая девочку назад в тепло. – Вот, кто ничего не боится! Поехали, милая, деда тебя на саночках покатает.
Во все дни Коляды между деревнями ходил и ездил на телегах народ – в основном молодые парни в гости к девушкам или драться на кулаках. Так что по лесу шла нахоженная дорожка, прикрытая упавшим за ночь снегом. Путники бодро топали по ней, но уже разгорячились и чувствовали, что путь предстоит нелегкий.
– Ты песни петь обещал! – пыхтя, напомнил Чудороду Добрило.
– Потом! – пропыхтел тот в ответ. – Вечером. Или лучше завтра.
В ложбинке снегу было больше и дорожка совсем исчезла. Сугробы там лежали Веприку по пояс. Могучий бортник брел впереди, за ним, расчищая путь, ехали санки. Чудород, как по скатерти, трусил по расчищенной тропе позади санок и гудел:
– А когда дороги совсем не будет, ляжем в снег и замерзнем, бедные… Добря, ты не знаешь, волк откуда есть начинает – с головы или с ног? Не хочешь говорить… ну, я лучше Веприка спрошу, он охотник, знает, наверно. Вепря, ты не знаешь…
– Ты о чем-нибудь хорошем говорить можешь? – возмутился наконец Добрило, вытащив санки из ложбинки и остановившись на минуту.
– Ладно, Добренька, ладно… о хорошем? Сейчас поговорим…
Чудя погрузился в размышления, бормоча себе под нос, и некоторое время березовцы шли молча – к большой своей радости. Добрило нырнул в новую ложбинку и поплыл в снегу, расчищая проход. "А и правда – как же мы вот так пойдем всю дорогу? – подумал Веприк. – Ведь и упадем и замерзнем… и волки нас, пожалуй, съедят. С головы они начинают или с ног?… Тьфу ты!" Впереди бортник скинул верхнюю одежду и шагал в рубашке, а от него во все стороны валили клубы теплого пара. Но Чудя в конце концов снова разинул свой болтливый рот:
– Ох, чудо чудное! Сейчас пирог с печенкой нашел! Горячий! Вку-у-усный! Ам!
Добрило от неожиданного такого заявления встал, как вкопанный, и уставился на Чудорода. На Чудорода он смотрел недолго: упустил санки и они поехали вниз, сбили Чудю с ног и похоронили под собой.
– И-и-и-их! – крикнула довольная Дунька и снова полезла из мехового домика.
– Чудя, ты что? Какой пирог нашел? – с беспокойством спросил Добрило, снимая с товарища санки и возвращая Дуняшку в гнездышко. – Ты как себя чувствуешь? Головой не стукался?
– Я очень хорошо себя чувствую, – кротко ответил Чудя, лежа на спине в снегу. – А по голове ты меня только что санками стукнул… А про пирог я наврал – ты ж просил сказать что-нибудь хорошее.
– Ах ты бессовестный! Что ж ты, не мог по-настоящему что-нибудь хорошее сказать?! Обязательно врать надо?
– А что по-настоящему у нас есть хорошего?! – завопил Чудя. – Одни, заблудились в лесу дремучем! До костей промерзли!
– Кто заблудился – посреди дороги?! – заорал на него Добрило. – Где ты дремучий лес нашел? Кто промерз? Чудя! Пойди поближе, я тебе, болтуну дырявому, ноги оторву!
– Ты еще хуже Матрены, – надулся Чудя, вылезая из оврага. – Уже и сказать ничего нельзя…