Как Веприк, сын Тетери, маманю спасал

Чем ближе, тем удивительнее становился сказочный дворец. Сквозь прозрачные стены видны были светлые комнаты, наполненные диковинными и прекрасными вещами: резными столиками, словно сплетенными из листьев, разноцветными подушками, коврами, занавесками, зеркалами, драгоценными ларцами, золотыми клетками с хвостатыми птицами. Самая высокая башня хрустального замка была опоясана балконом, который снизу казался просто очень большим, а на самом деле был так велик, что три телеги могли бы проехать там в ряд. На балконе находился сам хозяин дома — от удивления при виде гостей свесивший все три головы через перила. Поудивлявшись, он спрыгнул вниз, но вместо того, чтобы приземлиться, пронесся низко над головами Лады и Веприка, оглядывая их вытаращенными глазами. Мальчику показалось, что змей опасается его спутницы.

Змей сделал в воздухе полукруг и понесся обратно. Гости остановились, без тени страха ожидая встречи.

— Ладушка! — прошипел Горыныч, садясь перед пришельцами. — Будь здорова, красавица.

— Здравствуй, Горыня. Давно мы с тобой не виделись, — спокойно ответила Лада.

— Да, давненько… А это еще кто такой?!

— Что ж ты не помнишь, как в гости звал?! — срывающимся от волнения голосом выкрикнул мальчик. — Вот я и пришел! Отдавай мою маманюшку!

— Так это же богатырь из лесной деревеньки! — вспомнил Горыныч. — Кто бы мог подумать! Явился — не запылился!

Он в изумлении закрутил головами и захохотал. Веприк показал ему кулак, а нахальный гад в ответ — три толстых раздвоенных языка.

— Люди сказывают, ты разбойником стал? Крадешь матерей и милых жен? — строго сказала Лада.

— Люди! — с презрением повторил Змей. — Кто их слушает, глупых, мелких? Что они могут понимать?!

— Разбой есть разбой, Горыня, его нельзя допускать, — серьезно сказала богиня.

— Уж не ты ли мне помешаешь?! — загрохотал Змей, вздымая над Ладушкой свои страшные пасти. Из них неслось горячее злобное дыхание.

Вслед за этим из всех шести горынычевых глаз полились слезы и пасти, перестав скалиться, захлопнулись и униженно пригнулись.

— Не надо, Ладушка, — тихо попросило чудище, сморкаясь носами и всхлипывая.

— Я внушила ему щемящую любовь, — пояснила Лада для Веприка. — Не хотела я тебя мучить, Горынюшка, прости, — она махнула рукой и наваждение рассеялось.

— Устал я, — пожаловался Змей, шлепнув на землю уродливую среднюю голову.

— Тетя Лада, что это с ним? — зашептал Веприк, теребя спутницу за платье.

— Любовь он ищет, — тоже шепотом ответила Лада. — Хочет настоящую любовь отыскать, да, видишь, не везет ему никак.

— А он себя хотя бы в воде болотной когда-нибудь видел? — опешил юный березовец. — Он знает, что он — змея поганая, а не человек? Кто ж его с тремя-то головами да с чешуей на брюхе полюбит?!

— Да! — нервно взвизгнул Змей Горыныч, подслушав разговор. — И с тремя головами и с брюхом! И с сердцем моим отважным! И с музыкальным образованием, между прочим! И со знанием греческой поэзии и арабской математики! И с моей начитанностью в разных областях мировой науки! И с навыками врачевания и оказания первой помощи! И еще петь на три голоса умею! Да, я мечтаю найти ту единственную, которая полюбит меня не за могучее тело, а за нежную душу! Чтобы понимала меня-я-я… Гы-ы-ы!..

Все три головы в тоске шлепнулись на землю и ненасытное чудище разревелось самым чистосердечным образом. — Ладушка, что мне делать, помоги! — всхлипывал Горыныч.

У прекрасной богини у самой в зеленых глазах стояли слезы. Она положила ласковую руку на один из змеевых лбов и с сочувствием проговорила:

— Горынюшка, да ведь ищешь ты родную душу, а выбираешь за красивые глаза да за кудрявые волосы!

— Нет! Они хорошие! — начал заступаться за своих пленниц Змей Горыныч. — Есть и добрые, и песни поют, и читать умеют, и крестиком вышивают… Вот только меня никто не лю-ю-юбит… — он снова захныкал. — Украл недавно одну — такая умница. На арфе мне играла, стихи наизусть рассказывала по-французски. Я думал уже — вот она, моя единственная… А оказалось: не она, а он! Сидит теперь день-деньской в библиотеке, мои книжки читает! — с обидой крикнул змей и с удовольствием наябедничал, кивая на Веприка: — Из их деревни, между прочим! Не деревня, а сплошной кошмар. Унес оттуда тетку, думал, будет подружка Смеянушке — и тетка тоже мужиком оказалась! Да каким вредным! Я бороду уже потом разглядел.

— Это наш староста, Пелгусий, — сказал мальчик.

— Ах, я бедный-несчастный, — продолжал ныть Горыныч. — …голодный! — поразмыслив, добавил он.

— Конечно, — согласилась Ладушка. — Ты столько несчастья вокруг себя натворил, что самому давно уже пора несчастным стать.