Как вам живется в Париже

— Да нет, он не любит быть на людях — это его отвлекает.

— От чего? — удивилась Маша.

— От главного! — отрезала Ксения.

— А… а… а… — пришлось смириться моей дочери.

В этот момент в комнатах послышался шум и что-то разбилось.

— Пошёл, пошёл вон отсюда… — заверещал кто-то визгливым детским голосом, — Шайтан проклятый!

Раздался собачий лай и рычание.

Машка, первая сообразившая, что Долли что-то натворила и, воспользовавшись этим, как предлогом, выскочив из кухни помчалась в глубину квартиры. Мы последовали за ней.

В спальне, на Ксенькиной огромной кровати лежало нечто, закрывшееся с головой одеялом. А наша собака пыталась это одеяло стащить, полная решимости увидеть, что под ним лежит.

Из-под одеяла высунулась большая растрёпанная голова с плоским лицом и сильно раскосыми глазами.

— Убирайте шайтана, — потребовала голова.

Долли обрадовалась, решив что с ней играют, и громко, заливисто залаяла.

Это было так смешно, что мы все, включая Ксению, расхохотались.

Возле кровати, на светлом паркете, валялись осколки разбитой фарфоровой чашки и темнело пятно разлитого кофе (опять разбитая чашка и разлитый кофе, пронеслось у меня в голове).

— Это он разбил, хвостой, хвостой, — проверещала голова.

Машка бросилась собирать осколки, а я, ухватив собаку за ошейник, выпроводила её из комнаты.

— Он что, спит с тобой в одной постели? — не удержалась я, когда мы оказались с Ксенией вдвоём на кухне.

— Бестактный вопрос, — холодновато ответила она. И прибавила: — Так нужно.

— Ну что ж, если это способствует твоему равновесию…

— Вот именно! — отрезала она.

На кухню вошла Маша, выбросила осколки в помойное ведро под раковиной, вытащила оттуда совок со щёткой и опять вышла.

Я всё это время безотчётно ждала и боялась какого-нибудь вопроса или замечания на болезненную тему. Как-то не верилось, что после всего она пригласила меня на чай просто так.

И дождалась.

— Так значит, эта сучка собирается родить моему сыну больного ребёнка?

— Я не буду разговаривать с тобой в этих… терминах и в этом тоне.

Она посмотрела на меня каким-то странным презрительным и одновременно угрожающим взглядом.

— Оставим в покое мой тон. Так, да? Или, нет?

— С чего ты взяла, что это будет больной ребёнок?

— А что ещё она может родить с её диагнозом? Раковым больным должно быть запрещено законом рожать детей. А мой сын идёт у неё на поводу… вернее ползёт. А я держала его за настоящего мужика. Как горько так ошибаться в людях! Особенно в близких, — и она опять посмотрела на меня этим новым странным взглядом. — А ты, значит, ходишь у них в близких поверенных, — констатировала она.

Я не знала, что сказать. Сидела и молчала, как дура.

— Ну, что ж! Придётся прибегнуть к услугам моего Кумейки.

— В каком смысле? — обалдело спросила я.

— То, чего не могут, или не хотят, сделать врачи, ему вполне по силам.

— Ты сошла с ума! По настоящему! — в ужасе воскликнула я, тут же представив себе кривоногого Кумейку, с кинжалом за поясом, прокравшегося в Никину палату. — Я предупрежу Арсения! И врачей в госпитале — ей выделят охрану.

Ксенька рассмеялась. Закончив смеяться, она посмотрела на меня, как на дебилку.

— Ему для того, чтобы… мм… скажем… нейтрализовать врага, совершенно не нужно передвигаться.

— Это кто твой враг?! Шестимесячный эмбрион в животе смертельно больной женщины?

— Вы все, — спокойно ответила она.

Она позвонила мне на следующий день, в семь часов утра.

— У меня пропало кольцо, подарок Графини, — сказала она ровным голосом, — вчера.

— То есть, как? — не поняла я спросонья.

— Вчера утром оно ещё лежало на столике, возле кровати. Я положила его туда накануне вечером, поленившись запереть в сейф… — она замолчала.

— И что дальше? — спросила я, чувствуя как холодеет в груди.

— А то, что вчера, до вашего прихода, оно ещё было на месте. Я его видела утром.

— И что? — опять тупо спросила я.

— А потом оно исчезло. После вашего ухода, — в её голосе не было ни капли сомнения.

— Может быть, оно упало? Собака могла сбросить его хвостом. Ведь разбила же она чашку, — предположила я слабым голосом.

— Я вчера весь день потратила на поиски — его нигде нет. В квартире, кроме вас, чужих никого не было.

— Ну, не думаешь же ты, что его могла взять я, — ужаснулась я вслух этой дикой мысли.

— Ты — нет. А твоя дочь могла, — вывод её звучал категорично, как приговор судьи к высшей мере.

— Ты сошла с ума! Ты не понимаешь, что ты говоришь, — выдохнула я, — Маша этого сделать не могла. Думай уж лучше на меня.

— Очень легко обвинять в сумасшествии того, кто расходится с тобой во мнениях, последнее время ты только этим и занимаешься. А своих детей, как выясняется, мы знаем очень плохо. Они теперь в её возрасте поголовно балуются наркотиками. А на них нужны деньги. Ты же сама мне рассказывала, что она связалась с каким-то подозрительным типом.

— Он подозрителен мне только тем, что гоняет на мотоцикле.

— Ты должна обыскать её комнату, — сказала она непререкаемым тоном.

— У нас это не принято, — ответила я, пытаясь попасть ей в тон.

— Ну, так введи это в обычай. Я хочу получить своё кольцо обратно, — сказала она жёстко и повесила трубку.