«Как в посольских обычаях ведется...»

В 1579 году Стефан Баторий, чья переписка с Грозным изобиловала взаимными ироническими выпадами, упрекнул царя в непонимании смысла слова «маистат» (величество). Через год на переговорах с А. Поссевино бояре, вспоминая этот упрек, объясняли: «А велит у себя государь быти послом, то к его лицу, ино то большая честь послом; пришлет же государь, а велит привести послов к своему маистату, ино то к его государству, а не к его лицу, ино того хуже»[128]. Впрочем, рассуждения бояр носят отвлеченный, даже, пожалуй, схоластический характер. На практике происходило сращивание понятий «государев» и «государственный», выражавшихся одним словом — «государский». Частная аудиенция у царя, во время которой он лично вел переговоры с послами, хотя и считалась для последних большой «честью», но возможна была лишь после официальной, публичной. Такой же порядок предусматривали и наказы послам, выезжавшим из Москвы за границу. Когда один из русских дипломатов, находясь в Вене, не сумел дождаться приема в тронном зале и посетил тяжело больного императора в его спальне, то, опасаясь наказания за «поруху» государевой «чести», он в статейном списке оправдывал свой поступок тем, что «цесарь вельми хвор» и официальной аудиенции вообще могло не быть.

В середине XVI в. Грановитая палата Кремлевского дворца чаще служила местом не аудиенций, а торжественных обедов, устраивавшихся в честь иностранных дипломатов; посольские аудиенции постоянно начали проходить в ней уже с XVII в., хотя послы бывали здесь и при Годунове, и при Федоре Ивановиче, а изредка — и при Иване Грозном. Но обычно Грозный принимал послов или в «Столовой избе брусяной», или в «Середней подписной» палате, она же — Золотая (своды ее были покрыты росписью по золотому фону, отсюда и название палаты). В последней, как правило, проходили аудиенции в третьей четверти XVI в., а в «Столовой избе» — при Иване III, Василии III и Иване Грозном в начальную пору его правления.

Все возраставшая пышность посольских приемов требовала соответствующих декораций: «брусяные» палаты уже не отвечали ни новому положению Русского государства, ни значению и престижу его верховной власти. Вместе с тем место аудиенции внутри дворца не зависело, по-видимому, ни от ранга дипломата, ни от характера отношений с приславшим его монархом, и трудно определить, чем руководствовался царь, выбирая одну из трех парадных палат в одном случае и другую — в другом. Возможно, это были соображения самого обыденного свойства, которые тем труднее реконструировать, чем они обыденнее: ремонт сеней или самой палаты, возобновление настенной живописи после пожара, неисправность печей или дымохода, сильный ветер в окна и т. д.

В каждой из трех палат имелось тронное возвышение, на котором располагался престол («царское место»). В «Столовой избе» трон стоял с восточной стороны палаты, ближе к «красному» углу. В отчете литовского посольства 1556 года отмечается, что царь сидел «недалеко от кута (угла. — Л. Ю.) в избе, по левой стороне входячи до избы»[129]. В Золотой палате тронное возвышение находилось в юго-восточном углу, между двумя окнами. Любопытно, что в Магнавре, аудиенц-зале византийских императоров, трон тоже размещался ближе к углу, и аналогичное положение великокняжеского престола могло быть подсказано Ивану III греческими сановниками, приехавшими в Москву вместе с Софьей Палеолог. Эту норму унаследовали от Палеологов и турецкие султаны, которые после падения Константинополя усвоили многие элементы византийского придворного этикета. Как пишет русский посол Г. Нащокин (1592 г.), султан на аудиенции сидел «в угле, к дверем стороною»[130]. В то же время королевский престол в краковском и виленском замках находился у стены посередине палаты. Так же, впрочем, располагалось и «царское место» Ивана Грозного в Александровой слободе, если судить по гравюрам, которыми датский посол Я. Ульфельдт снабдил книгу (1578 г.) о своем путешествии в Россию.

В «Столовой избе» над престолом царя висела икона богоматери, а на противоположной стене — Николая Угодника. Последний был особенно почитаемым на Руси святым, и некоторые иностранные путешественники считали даже, что у русских есть два бога — Иисус Христос и святой Николай (недаром в 1597 г. имперский посол А. Дон привез в подарок Федору Ивановичу мощи именно Николая Мирликийского). В Золотой палате справа от тронного места на стене был изображен Саваоф с державой, а слева — царевич Иоасаф, беседующий с пустынником Варлаамом. Эти изображения представляли собой своего рода аллегорию двух сторон царского «чина» — устроительной власти и человеколюбивой мудрости.