(Честно говоря, Мэдисон был «предкапиталистом», и его «наиболее способным людям» надлежало быть «просвещенными государственными деятелями» и «добродетельными философами», а не инвесторами и директорами корпораций, старающимися увеличить собственное состояние, невзирая на последствия для других людей. Когда Александр Гамильтон и его сторонники начали превращать Соединенные Штаты в капиталистическое государство, Мэдисон пришел в ужас. По-моему, в наши дни он был бы противником капитализма — вместе с Джефферсоном и Адамом Смитом.)
Чрезвычайно маловероятно, чтобы в истинно демократическом обществе согласились терпеть наши нынешние «неизбежные результаты рынка». Можно пойти по пути Аристотеля и постараться, чтобы каждый обладал «умеренной и достаточной собственностью», то есть чтобы все принадлежали к «среднему классу». А можно последовать за Мэдисоном и ограничить демократию.
На протяжении всей нашей истории политическая власть находилась в основном в руках тех, кто владел страной. Существовали некоторые ограничения, вроде «нового курса». Ф.Д. Рузвельту пришлось считаться с нежеланием общества терпеть сложившееся положение. Он сохранил власть за богатыми, но связал их подобием социального контракта. Ничего нового в этом не было, так было и еще будет.
Многие мыслители, начиная с Аристотеля, считали именно равенство результатов главной целью справедливого и свободного общества. (Хотя на самом деле речь шла не об одинаковом результате, а просто об относительном равенстве условий.)
Допустимость радикального неравенства результата — это резкий отход от сути либеральной традиции, начиная с ее истоков. Защита Адамом Смитом рынков зиждилась фактически на предположении, что в условиях совершенной свободы свободные рынки должны приводить к совершенному равенству результата, которое он считал благом.
Другая крупная фигура пантеона, де Токвиль, восхищался относительным равенством, которое он обнаруживал в американском обществе. Он его сильно преувеличивал, но сейчас мы отбрасываем вопрос о правильности его восприятия. При этом он оговаривался, что при возникновении «постоянного неравенства условий» демократия умрет.
Кстати, в других местах своей работы, которые цитируются не так широко, де Токвиль клеймит «производственную аристократию», выраставшую в США у него на глазах, называя ее «одной из жесточайших» в истории. Он говорит, что, если она придет к власти, случится беда. Того же боялись Джефферсон и другие фигуры Просвещения. Увы, случившееся превзошло их наихудшие кошмары.
Хорошая аналогия, но, по-моему, недостаточная. Да, в нашей стране нет и отдаленного подобия равенства возможностей, но, даже существуй оно, система все равно оставалась бы нестерпимой.
Представьте: два бегуна стартуют с одной линии, в одинаковых кроссовках и пр. Приходящий первым получает все, что хочет, приходящий вторым умирает от голода…
Во многих обществах это само собой разумеется. Например, в Индии нечто подобное, именуемое «бронированием», было введено еще в конце 1940-х годов при объявлении независимости как попытка преодолеть давние и укорененные кастовое и половое неравенства.
Любая система такого рода усложняет жизнь некоторым людям, чтобы (такова надежда) получить в будущем более равное и справедливое общество. Но на практике все может оказаться гораздо сложнее. Не думаю, что для этого существуют простые механические правила.
Компенсационную дискриминацию критикуют как попытку оправдать дискриминацию, существовавшую в прошлом. Хотя ее можно было бы, конечно, выстроить так, чтобы она не вредила бедным, не попадающим в категории, которым предназначена поддержка.
Да, это осуществимо. Мы знаем примеры успешной компенсационной дискриминации — в университетах, строительстве, на государственной службе и др. Если приглядеться, то найдется много поводов для критики, но сама программа гуманна и имеет право на существование.
Я не вылезал из Главной публичной библиотеки в центре Филадельфии — отличное было место! Там я проглотил всю нестандартную литературу — анархистскую, левомарксистскую, которую всегда цитирую. В те времена люди много читали и широко пользовались библиотеками. В конце 1930-х — начале 1940-х годов общественные службы предоставляли богатый выбор.