Как ты смеешь

– Нет, – отвечаю я, – говорила, что ты что-то задумала.

– Что ж, теперь ничего и делать не надо.

– Почему он это сделал?

– А почему бы и нет? – голос у нее возбужденный, ей хочется посплетничать, как будто наконец случилось что-то, чего мы давно ждали. – Быть может, Эдди-Фэдди, сержант, наконец, осознал всю бессмысленность этих отношений и решил, что не поддастся, не позволит ей утащить себя на дно. Да будь она проклята – подумал он и решил вырваться.

Она умолкает, и я слышу ее учащенное дыхание и то, как она цокает языком.

И мне вдруг начинает казаться, что сейчас она скажет что-то, что испугает меня или даже обидит. Что-то, чего мне не хочется слышать. О том, как мы с ней связаны, о том, как крепко она держит меня своей стальной хваткой. О прошлом лете, когда я сказала, что устала быть ее «шестеркой» и ее подругой, когда, как нам казалось, мы уже никогда больше не будем друзьями.

– Бет, – я хватаюсь за голову, – я не могу больше с тобой говорить.

– Эдди, – торжественно и проникновенно произносит она, – ты должна.

И тут что-то такое проскальзывает между нами, какой-то намек на то, что ей на самом деле от меня нужно. Но я моргаю и упускаю его.

Глава 21

Среда: пять дней до финального матча

«Встретимся в семь в кофейне».

В пять утра сообщение от тренера врывается в мой сон.

Такое чувство, что у меня похмелье уже два дня кряду. Раннее утро окутывает меня росой и туманом. Я прохожу пешком пять кварталов – не хочется заводить машину в 6.55. Иногда по утрам я вижу отца, мелькающего в коридоре; взмах полы халата, удивленный взгляд, будто я его случайный постоялец.

Тренер стоит, облокачиваясь на столик с молоком и сахаром, но при моем появлении, встрепенувшись, выпрямляется и фокусирует взгляд.

Она подходит к стойке и берет мне японский зеленый чай, а когда я тянусь за розовым пакетиком сахарозаменителя, шлепает меня по руке. Знакомый жест. Я готова улыбнуться, но, кажется, не могу.

Мы берем напитки, идем в ее машину и сидим там, опустив все окна.

Она рассказывает, что вчера ей звонили из полиции, сказали, что хотят задать несколько вопросов; обычная процедура, но, поскольку, как им кажется, ей хотелось бы сохранить анонимность, ей предложили явиться в участок.

Сначала ее слова просто шлепаются об меня и отскакивают. Я слушаю, киваю и грызу соломинку, до боли ковыряю ею небо.

– Хорошо, что Мэтта нет в городе, – говорит она. – Я тебе говорила?

Я качаю головой.

– Вчера улетел в Атланту по работе, – сообщает она и, поднимая голову, смотрит в зеркало заднего вида.

Я вообще забыла про Мэтта Френча. Про то, что она продолжала жить с ним бок о бок все это время и скрывать такую огромную тайну. Но, может, для нее это было не слишком сложно. Может, ей было вообще не сложно.

– …попросила Барбару остаться с Кейтлин и поехала в участок. Все оказалось совсем не так, как я думала. Детектив сообщил, что… рассказал все, что мы и так знаем. А потом добавил, что они проводят стандартное расследование, что они просмотрели его историю вызовов и нашли мой номер.

Она умолкает, и грудь ее вздымается. И я понимаю, что сейчас она говорит еще быстрее, чем вчера, а в голосе сквозит какая-то настороженность, которой вчера не было.

– Он спросил, была ли, по-моему, у Уилла депрессия. Знала ли я о том, что он хранил дома оружие. И как мы познакомились.

– Ты рассказала? – спрашиваю я и утыкаюсь подбородком в пластиковую крышку стаканчика. – Что ты им рассказала?

– Была честна, насколько это возможно, – ответила она. – Это же полиция. А мне скрывать нечего.

Я поднимаю голову и смотрю ей в глаза. Неужели мне послышалось?

– То есть мне, конечно, есть что скрывать… Точнее, есть вещи, которыми я предпочла бы не делиться… – она качает головой, как будто только что вспомнила что-то. – Я сказала детективу, что мы были друзьями. И что, скорее всего, у Уилла был пистолет. А больше я ничего и не знала.

– Если он видел историю звонков, то наверняка догадался, что вы были не просто друзьями, – я пытаюсь поймать ее взгляд, но он постоянно ускользает.

– По телефону мы с ним особо и не разговаривали, – коротко отвечает она. – Да и какое это имеет отношение к тому, что случилось.

Я не знаю, что на это ответить.

А потом откуда-то из самой глубины моей души прорывается голосок, тонкий и испуганный.

– А мне будут звонить из полиции? Или кому-нибудь из нас?

Мне вдруг кажется, что это вполне реальная перспектива, и думаю: вот так и начинается конец света.

– Послушай, Эдди, – она поворачивается ко мне. – Я понимаю, что для тебя все это слишком. И что тебе очень страшно. Но полицейские всего лишь делают свою работу, и когда подтвердится, что это… что это… я им буду уже не нужна. Все будет в порядке. Мэтт вернется домой, все будет, как было. Точнее, как было до Уилла. Поверь, моя никчемная жизнь их совершенно не интересует.

Лишь много часов спустя, когда я стою у шкафчика в школе, меня накрывает: но я же спрашивала про себя. Мне-то будут звонить из полиции?

А как же я, тренер?