Как творить историю

Или, может быть, это я удалился от всего на многие мили? Что со мной? Откуда эта пустая дыра в душе? Чего мне не хватает?

Я услышал, как открылась и захлопнулась крышка почтового ящика, услышал, как что-то шлепнулось на коврик у входной двери. И пошел посмотреть, что там.

Всего лишь «Кембридж ивнинг ньюс». Не забыть бы отказаться от доставки, напомнил я себе. Нечего деньги тратить.

Я подошел к кухонному столу и начал убирать с него остатки завтрака. Ну, и что же дальше? Жизнь, посвященная мытью тарелок после завтрака? Квартирка на одного человека? Посудомоечная машина, установленная на «экономную мойку», вакуумная затычка для винных бутылок, ночи точно в середине постели?

И вдруг в голове у меня заплясал маленький гоблин.

Нет… невозможно. Я потряс головой.

Гоблин, не обратив на это никакого внимания, продолжал выделывать коленца.

Послушай, сказал я себе. Я вовсе не собираюсь тешить этого бесенка, занимаясь проверкой. Это невозможно. Невозможно. И точка.

Острые каблучки гоблина начали причинять мне боль.

А, ладно, черт с ним. Сейчас я тебе покажу. Пустое это дело. Пустое.

Громко топая, злясь на себя за уступчивость, я направился в прихожую. Наклонился, поднял газету и вернулся на кухню.

Ну и ничего, сказал я. Совершенно ничего в ней не будет.

Я положил газету на стол, все еще не решаясь заглянуть в нее. Но надо же как-то угомонить этого дурацкого, настырного гоблина.

В «АДДЕНБРУК» ПОСТУПИЛА ЖЕРТВА АМНЕЗИИ

Вот ей же ей, не понимаю, зачем я в это ввязываюсь, сказал я себе. Ну сам посуди, ведь безнадежно же. Наверняка какой-то старый пропойца надумал получить на ночь постель. И почему я должен…

Вчера ночью в больницу «Адденбрук» привезли студента колледжа Сент-Джонз. Кембриджские полицейские заметили его перед рассветом бродившим по рыночной площади в состоянии полного замешательства. Студент оказался совершенно трезвым, однако ничего о себе не помнил. Проверка на наркотики дала отрицательный результат. Уникальная особенность этого случая состоит в том, что студент (имя, до того, как удастся связаться с его семьей, не разглашается), обучающийся на последнем курсе колледжа Сент-Джонз и происходящий из Йоркшира, изъясняется, по словам одного из тех, кто его наблюдает, «с безупречнейшим американским акцентом». Представитель «Адденбрука» сообщил этим утром…

Я метнулся к телефонному справочнику. – Больница «Адденбрук»?

– Студент! – бездыханно вымолвил я. – Студент, поступивший прошлой ночью. С амнезией. Мне нужно с ним поговорить.

– Вы его друг?

– Да, – ответил я. – Близкий друг.

– Сейчас соединю…

– Отделение «Баттеруорт».

– Студент, – повторил я. – Можно мне поговорить с ним? Тот, что с амнезией.

– Вы его друг?

– Да! – Я уже почти кричал. – Я его лучший друг!

– Ваше имя, пожалуйста?

– Янг. Так могу я с ним поговорить?

– Боюсь, он уже несколько часов как выписался.

– Что?

– И если вы действительно его лучший друг и увидитесь с ним, не могли бы вы убедить его вернуться? Ему необходим уход. Вы можете позвонить по…

Дальше я слушать не стал. Я схватил ключи и понесся к прихожей.

Все же настолько просто. Я знал – это именно то, что мне требовалось.

Настолько просто. Весь ревущий смерч истории стянулся воронкой в одну-единственную точку, повисшую, как заостренный до невероятия карандаш, над страницей настоящего. И точка эта была так проста.

Любовь. Ничего другого просто-напросто и не существует. Вся ярость и бешенство, неистовство и завихрения смерча, втянувшего в себя столько надежд, разметавшего в стороны столько жизней, свелись, в самой сердцевине его, к этому мигу, к настоящему, к любви.

Я вспомнил историю, когда-то рассказанную мне Лео. Об отце и сыне, уже под самый конец попавших в Освенцим. Как ни скуден был их паек, они договорились, что будут съедать лишь половину того, что им выдавали. А остальное – копить и прятать где-нибудь до времени, которое, как они понимали, уже близко, до времени «марша смерти» в Германию.

Однажды вечером сын вернулся с работ, и отец подозвал его к себе.

– Сын мой, – сказал он. – Я сделал нечто ужасное. Еда, которую мы копили…

– Что с ней? – испуганно спросил сын.

– Вчера тут появились двое новеньких. Им как-то удалось протащить с собой молитвенник. Они отдали его мне в обмен на еду.

И знаете, что сделал сын? Прижал отца к себе и заплакал от любви. И в эту ночь, пришедшуюся на Пасху, отец с сыном читали молитвы и весь их барак праздновал седер.