Бройяр мог бы бороться против ограничительных условий своей жизни чернокожего человека. Но поскольку у него была возможность и, я уверен, целый ряд других причин, он решил не делать этого. И когда он сменил расовую принадлежность, он изменил идентификацию, связанную с ней – ограничения, с которыми он должен был столкнуться, новые возможности, которые он получил, и пути, по которым он мог следовать. Его встретили с разными ожиданиями. Он мог жить в разных местах, например, в Вест-Виллидж, не испытывая при этом сегрегации в отличие от жизни в Бедфорд-Стьювесанте или Гарлеме. Он мог иметь доступ к различным ресурсам, таким, как банковский кредит на покупку или аренду магазина или сети профессиональных контактов, которая могла принести предложение о работе от «Нью-Йорк Таймс» – все, что было бы для него недоступно, если бы он остался черным. Он мог знать разных людей. Он мог жениться на разных людях. Его дети могли посещать различные школы. Он смог стать кем-то иным, а не писателнм. Как белый человек, он шел по тем же улицам в Вест-Виллидж, где он ходил, будучи черным человеком. Его общество имело те же законы и учреждения. Сам он имел такие же таланты, слабости, психологические черты, культурные убеждения, те же предпочтения, отношения, ценности и так далее. Все было то же самое. Отличалась его социальная идентичность. Он был теперь белый человек, а не черный. Его социальное положение было иным. Из этого положения его жизнь могла пойти совершенно другими путями.
Обычно мы думаем, что раса коренится в сущности, возможно биологической, возможно, культурной и является неотъемлемой и определяющей. Но история Бройяра, как тысячи других историй, нарушает эту тенденцию. Ничего из его сущности, биологической или культурной, не изменилось, когда он перешел в мир белокожих людей. Он был тем же человеком. Отличались лишь условия, в которых он находился.
С нашей точки зрения, он обменял один набор личной идентификации на другой, тот, который подразумевался для черных в то время в том месте на тот, что подразумевался для белых в то время в том месте. И после этого обмена его жизнь изменилась.
Как я уже сказал, я психолог. Мое дело заглядывать внутрь людей, чтобы понять причины их поведения и достижений. Но оба наших исследования, показывающие, как работает угроза подтверждения стереотипа, которая идет рука об руку с определенными социальными идентичностями в школе и во время тестов и которая может существенно повлиять на интеллектуальные показатели, и история Бройяра, показывающая в реальной жизни, как измененная социальная идентичность может привести к совершенно другим условиям жизни, – все это укрепили мое убеждение в идее личной идентификации, что она реальна и что она может быть недооценена как причина наших действий и результатов.
Я позаимствовал термин «идентификация» из бихевиорального подхода, преобладавшего в научной психологии на протяжении большей части двадцатого века. Он относится к тем условиям в окружении, которые вознаграждают некоторые виды поведения и наказывают другие, тем самым определяя, как мы реагируем на окружение и что узнаем. Такие случаи в бихевиоризме называются условными реакциями. В значении, которое я использую для этого термина, идентификация – это условия, с которыми вы должны иметь дело в окружении, чтобы функционировать в нем. И личная идентификация – это идентификация, которая особенна для вас потому, что у вас есть данная социальная идентичность – такие вещи, как доступность банковского кредита для Бройяра только тогда, когда он стал белым, или заниженные ожидания от умственной активности, с которыми могут столкнуться пожилые люди, или социальное отчуждение, которое может испытать южанин, когда его акцент услышат на коктейльной вечеринке в Новой Англии. Все это личная идентификация.