Как стать фантастом: Записки семидесятника

Кто-то другой сказал, что придется вынуть из шкафа бутылки. Мы вынули и выпили, закусывая сухариками. И никак не могли ничего придумать. Но с последним глотком ко мне пришло озарение, изменившее мою жизнь. Я поднял перчатку, брошенную драконихой антиутопии.

— Давайте сделаем так, — сказал я. — Мы расходимся по домам и, пока не выветрился благодатный алкоголь, пишем по рассказу, который можно иллюстрировать несчастным рисунком на несчастной обложке.

Все закричали: «Ура!» — А потом мы решим, чей рассказ лучше, и напечатаем.

Мы разошлись по домам.

Я сел за машинку, благо уже три года не знал другого способа материализовать свои мысли. И положил перед собой обложку.

На обложке был нарисован стул. На стуле банка. В банке динозавр.

На заднем плане, если не ошибаюсь, рыжая сопка.

Я написал рассказ о том, как в редакцию журнала приходит телеграмма от фотокорреспондента с Дальнего Востока: мол, динозавры не вымерли и один из них пойман.

В редакции начинается суматоха, достают железнодорожную платформу, отправляют на Восток, но тут в редакцию входит фотокор с банкой в руке. В банке сидит динозавр. «Динозавры не вымерли, — говорит фотокор, — но сильно измельчали».

Когда я пришел на следующий день в редакцию, оказалось, что все мои коллеги проспали ночь без задних ног и никакого конкурса рассказов не получится. В редакции так удивились одному случайному сумасшедшему, что даже, по-моему, читать рассказ не стали и в тот же день загнали в набор. Все остались с премиями и тринадцатой зарплатой, а начальство предпочло не раздувать историю.

Рассказ назывался «Когда вымерли динозавры», а номер «Искателя» вышел в свет на рубеже 1967 года[1].

Теперь следовало родиться на свет Киру Булычеву.

В нашем апокрифе говорится: как только стало известно, что рассказ «Когда вымерли динозавры?» был принят к печати, журналист и востоковед Можейко сильно закручинился. С одной стороны, хотелось прославиться, но опасения были велики.

Ну, выйдет фантастический рассказ. Прочтут его в институте. И выяснится, что младший научный сотрудник, лишь вчера защитившийся, про которого известно, что он сбежал из колхоза, прогулял овощную базу, не явился на профсоюзное собрание, отнесся не по-товарищески к известной красавице Ивановой, еще и пишет фантастику!

Гнать такого Можейку из института!

В общем, я испугался. И в одну минуту придумал себе псевдоним Кир — от имени жены, а Булычев, как известно, фамилия мамы. Может, дай мне побольше времени, создал бы что-то более изысканное. Но времени не было.

Самое интересное, что в институте в течение многих лет никто о занятиях Булычева не знал. Это было известно лишь самым близким друзьям.

Так продолжалось до 1982 года, когда я получил в один год сразу две госпремии (был сценаристом в двух фильмах). И в газетах неделикатно объявили: «Кир Булычев (Игорь Всеволодович Можейко)». Когда я пришел в институт, мне сказали, что заведующий отделом и парторг отправились к директору посоветоваться, что со мной делать. Ведь серьезный отдел, приличные люди — а тут такой конфуз!

К счастью, директор института, впоследствии шеф российской разведки, а позже премьер-министр, был не лишен чувства юмора. Он выслушал наших вождей и спросил: «План выполняет?» Шефы переглянулись и сказали: «Выполняет». «Ну и пускай дальше выполняет», — заключил директор, и на этом проблема псевдонима была закрыт.

Апокриф о первом рассказе Булычева подтвержден документально. И все же он, как положено апокрифу, не совсем правдив.

К тому времени я уже напечатал несколько детских сказок в «Мире приключений» — первые истории о девочке из XXI века. Более того, в письменном столе уже лежали другие фантастические опусы, которые для печати не предназначались.

Они были написаны большей частью во время моей второй поездки в Бирму.

Срок аспирантуры заканчивался, надо было защищать кандидатскую, которую я писал по проблемам бирманского средневековья. О государстве Паган, существовавшем в долине Иравади в XI–XIII веках, одном из крупнейших и самобытнейших государств Юго-Восточной Азии. И тут мне предложили в АПН поехать в Бирму снова — редактором и корреспондентом Агентства.

И я согласился.

Во-первых, потому что я рассчитывал добыть там материалы, чтобы закончить диссертацию. Во-вторых, мне нужны были деньги. В-третьих, мне просто хотелось снова побывать в моей драгоценной Бирме.

Так что летом я прошел стажировку в АПН, затем осенью 1962 года отъехал в Рангун.