Как стать фантастом: Записки семидесятника

Итак, вы можете представить, какой переполох произошел из-за моего возвращения. Но никто из разоблачителей не почувствовал неловкости. Потому что мы жили в антиутопии.

Вечером я имел неприятный разговор с Алихановым, в конце которого Юрий Иванович сообщил, что отправляет меня в двадцать четыре часа на Родину, которой я чуть было не изменил. Наутро меня вызвали к послу, потом почему-то к парторгу посольства… Все они крушили кулаками мебель и грозили мне отъездом в Москву — самое страшное наказание!

Но и я, и мои собеседники знали, что все это игра.

Вот он ругает меня, клеймит, а в глазах горит зайчик тихого удовлетворения: «Мерзавец, интеллигент паршивый, убить мало! Но ведь не сбежал!» Через несколько лет в Вашингтоне у одного из советников убежит молодая жена с двумя маленькими детьми. Она пыталась уговорить мужа последовать ее примеру, но тот не согласился оставить Родину. Он был шестидесятником и доктором философии. Когда жена исчезла, муж два дня сидел в прострации, надеясь, что она опомнится и вернется. Так что, когда посольство узнало об утрате, ловить было поздно. Муж возвратился в Москву и долго не мог найти работу. Я помню слова одного чиновника, полагаю, типичные: «Не смог жену удержать, сам бы с ней убежал. А такой нам не нужен…» Моя жена вроде бы сбежала от меня на Родину. Так что вся семья бежала, куда надо.

Я остался в Бирме, но, что характерно, меня отправили домой точно в день, когда исполнилось два года моего контракта. Я был единственный переводчик или специалист, которому не предложили поработать еще с полгодика. Хотя работал я не лучше, но и не хуже других…

Зато я стал фантастом.

И полагаю, что на моем месте фантастом мог бы стать любой.

Теперь, когда все свершилось, я понял, что истоки моей творческой биографии лежат именно в двух бирманских годах.

Только в те годы я об этом не догадывался.

Я думал, что это и есть нормальная человеческая жизнь.

Вернувшись в Москву, я подал документы в аспирантуру Института востоковедения, в отдел Юго-Восточной Азии. К счастью, в тот, 1959 год, никто, кроме меня, посвятить свою жизнь бирманистике не пожелал, и конкурентов у меня не было.

Я же два года прожил в Бирме, немного говорил и читал побирмански.

Моим научным руководителем стал тот самый Володя Васильев. На второй день моего пребывания в стенах учреждения он вывел меня в коридор и попросил: — Игорь, пожалуйста, называй меня при людях Владимиром Федоровичем и на «вы».

Я смутился и согласился. Мы возвратились к старым отношениям лишь через несколько лет.

В аспирантуре платили тысячу (потом это стало сотней) рублей, родилась Алиса, с деньгами было плохо, тем более что мы не умели их беречь. Мы оказались единственной семьей в Бирме, которая не возвратилась с машиной. Зато славно пожили, ездили на океан, я привез более тысячи книг, мы были одеты и обуты. В начале шестидесятых годов я еще съездил от Зарубежстроя в Гану и Ирак — по два месяца за раз.

И, главное, я начал печататься.

Разумеется, речи о фантастике пока не было. Но мамина приятельница, переводчица с английского, привела меня в журнал «Вокруг света», где мне предложили написать очерк о Бирме.

Первый очерк появился в середине 1960 года, и мы с друзьями поехали на Онежское озеро.

В институте я был заядлым туристом. Когда женился, раза два брал Киру на какие-то межсезонные вылазки. Но беда заключалась в том, что мы любили громко петь, не соблюдая законов гармонии и не придерживаясь мотива. Кира же, окончившая училище при консерватории, должно быть, испытывала невыразимые муки. На третий раз она с нами не поехала, а на четвертый и я остался дома.

Правда, тогда туризм в нашем институте сошел на нет из-за трагедии, в которую я не угодил по случайности. Устроился в последний момент на работу с «лесным семинаром». А пятнадцать человек из нашей секции пошли на двух шлюпках в Ленинград на день Военно-Морского флота. Они спешили, чтобы успеть к празднику. Решили проскочить перед штормом на Рыбинском море, и их разбило о стволы мертвого леса в северной части водохранилища.

Когда водохранилище заканчивали, тоже стремились уложиться в ударные сроки и лес не успели спилить. Так и остались страшной угрозой подводные стволы.

Находили тела наших ребят и девушек в течение двух недель, привозили в цинковых гробах, и за две недели мы похоронили многих — это страшное воспоминание, это было как работа. Сегодня с утра на кладбище, и завтра на кладбище…

С шестидесятого года я регулярно печатался в «Вокруг света», ездил в командировки и экспедиции от журнала и стал в редакции своим человеком. По моим расчетам, за годы работы в журнале я заполнил своими материалами более двух полных номеров.