Как стать богом

Теперь можно только гадать кто был предыдущим владельцем этого уникума. Ясно только что был это человек осторожный и предусмотрительный, равно как и человек грамотный и хорошо понимавший, какое сокровище находится у него в руках. И в ожидании нелегких времен и дурных перемен он принял надлежащие меры – не без остроумия спрятал свою драгоценность: положил на небрежный обрывок старого конверта и сверху аккуратненько наклеил какую-то обыкновеннейшую Баварию, скорее всего, двадцатых годов выпуска, чтобы размером была побольше, а привлекательностью поменьше. Простейший расчет: если кто-нибудь и покусится на коллекцию, то рядом с красивыми золочеными «альбомами Шаубек» кого заинтересует и соблазнит ботиночная коробка, набитая второстепенными марками, и тем более в этой коробке – невзрачный желтый пакет из-под фотобумаги «кодак»?

Рассказывая всю эту историю, Тельман Иванович проникновенен и откровенен настолько, насколько это вообще в силах человеческих. И вся его история правда. На редкость чистая и беспримесная правда. За одним довольно существенным исключением: не было желтого конверта в коробке из-под обуви. Не было его там. Он попал к Тельману Ивановичу каким-то другим образом. Совсем другим. И Тельман Иванович почему-то не желает рассказывать каким именно.

Лирическое отступление №2. "Отец Тельмана Ивановича Епанчина"

В большом и даже огромном кабинете (где всё огромное – кресла, электрический свет, стол, окна, занавешенные титаническими портьерами, портрет Ленина во всю стену) находятся два маленьких человечка чем-то похожие друг на друга: оба серые, с редкими серыми волосами, зачесанными назад, со щеками, навсегда изуродованными оспой.

Первый спокойно стоит у стола и лицо его неподвижно, а второй сидит у этого же стола в кресле и весь, вместе с лицом, мучительно подергивается, словно кресло обжигает ему задницу.

То ли встать ему хочется руки по швам, то ли уменьшиться до нуля, вообще исчезнуть и оказаться в другом каком-нибудь месте, и мысли его так же лихорадочно и болезненно подергиваются, как и он сам. Он разумеется вглухую молчит и вообще старается не дышать. И молчит.

Первый человек смотрит в простенок между окнами, в никуда, словно догадываяс, что посмотрев на второго человечка в кресле может нечаянно убить его этим взглядом. Потом он говорит тихо и почти неразборчиво:

– Есть мнение, что надо сделать хороший подарок нашему другу и союзнику господину Рузвельту. Мне сообщили что он филателист. Занимается филателией. Это правда товарищ Епанчин?

– Так точно, товарищ Сталин! – человечек в кресле запинается и судорожно откашливается, – Извините… И говорят, что страстный филателист!

Наступает новая долгая мучительная пауза.

– А что это означает «филателия»?

– Собирание почтовых марок, товарищ Сталин. С целью их коллекционирования, а также…

– Это я знаю. Я спрашиваю: что само это слово означает «фи-ла-те-лия»? На каком языке?

– Это греческий, товарищи Сталин. А перевод, как бы это точнее выразится. Буквально?

– Конечно. Лучше всего буквально.

– «Нелюбовь к почтовой оплате». Наверное так, будет точнее всего.

– Как Вы сказали?

– «Нелюбовь к почтовой оплате», товарищ Сталин. А еще точнее: «любовь к неуплате почтового сбора».

Стоящий человек говорит с удивлением:

– Глупость какая-то, – он молчит и добавляет, – И вообще занятие глупое. Взрослый, умный человек, политик, а занимается глупостями.

Он снова молчит.

– А может быть он никакой не умный? Может быть все только считают, что он умный, а на самом деле глупец?

И он смеётся. Тихо, весело и неожиданно, словно смеётся вдруг известный всему миру портрет. И так же неожиданно снова мрачнеет.

– А как Вы думаете, советские марки у него в коллекции есть?

– Думаю что есть, товарищ Сталин. Думаю что у него очень хорошая коллекция советских марок.

– Что, все советские марки у него есть?

– Думаю что нет, товарищ Сталин. Думаю всех советских марок ни у кого на свете нет.

– Почему?

– Существуют редкости, которых известно всего пять-шесть штук и даже меньше.