– Да, он уже пришел, минуточку, – говорит она в трубку и прикрыв микрофон ладонью сообщает: – Это Кугушев. Очень недоволен, звонит сегодня второй раз.
Работодатель тотчас проходит к себе в кабинет, а Юрий раздевается и размещает мокрое пальто на вешалке.
– Кофе будете? – спрашивает его Мириам Соломоновна.
Она уже на подхвате – полная фигура ее выражает стремительную готовность сей же час обслужить: кофе, чай, рюмка бренди, сигаретка «Винтер», распечатать файл, найти ссылку, сгоношить бутерброд, дозвониться до ремонтной службы, вызвать ментов, сделать инъекцию, заштопать дырку в кармане, вправить вывих. Она все умеет и никогда ни от чего не отказывается.
Она клад. Ей пятьдесят шесть лет. Дети ее отираются не то в Израиле, не то в Штатах, муж пребывает в длительных бегах, она свободна и скучает.
– Спасибо, – говорит Юрий и тут же добавляет, – Спасибо, нет!
– У нас клиент сейчас, – объясняет он, хотя ничего объяснять не требуется – Мириам Соломоновна не нуждается ни в каких объяснениях. Она вполне самодостаточна – эта белая рубенсовская женщина с антрацитовыми волосами Гекаты.
– Почту разбирать будете? – спрашивает она, протягивая ему желтокожую папочку с аккуратно завязанными тесемками.
– Пожалуй, – он принимает папку; ищет, что бы такое ей гекатоволосой сказать приветливое, дружелюбное что-нибудь, теплое, и говорит
Она улыбается блестящими губами.
– Это из-за дрянной погоды, – объясняет она. – Повышенная влажность мне идет как Вы могли уже не раз заметить.
Это неправда
– Пойду плодотворно трудиться, – говорит он, – Чего и Вам от души желаю.
А в кабинете Работодатель все еще разговаривает по телефону.
Юрий не слушает его, а проходит прямо к своему рабочему месту, усаживается, откладывает в сторону желтую папку с почтой и принимается настраивать аппаратуру. Включает компьютер, проверяет магнитофон, проверяет сигнальную кнопку – всё вроде бы O'Kей: магнитофон пишет и считывает, кнопка нажимается легко и бесшумно, оставляя в пальце приятное ощущение шарика от пинг-понга. Но сигнальная лампочка на столе у босса срабатывает так, что красноватый блик ее можно при специальном старании заметить на подошве.
Вообще, это неудачное решение, с сигнальной лампочкой. Клиент может заметить этот отблеск и насторожиться, или удивиться, или даже заинтересоваться, а это совершенно ни к чему. Но ничего другого они придумать не могут. Все другие способы сигнализации оказываются либо сложными, либо малонадежными, а опыт показывает, что клиенту, как правило, не до того, чтобы следить за таинственными красноватыми отблесками на загадочном малиновом лице Великого Сыщика.
– Опоздает, – говорит Юрий уверенно, – Такие всегда опаздывают.
– Откуда ты знаешь? – спрашивает Работодатель с любопытством, – Ты ж его даже и не видел еще. Слушай, может быть у тебя еще какой талант имеет быть?
Юрий ответить не успевает, потому что строго-казенный голос Мириам Соломоновны из селектора на столе объявляет:
– Павел Петрович, здесь господин Епанчин. Ему назначено на одиннадцать.
Работодатель корчит Юрию рожу, означающую что-то вроде «хрен тебе, а не талант», и бархатно произносит в микрофон:
– Просите, пожалуйста!
Сюжет 5. Тельман Иванович Епанчин, филателист
Епанчин Тельман Иванович, 68 лет, вдовец, известный филателист, старинный и заслуженный консультант компетентных органов, оказывается сереньким маленьким пыльным человечком с разрозненными золотыми зубами и быстрыми мышиными глазками на морщинистом лице Акакия Акакиевича Башмачкина.
Входит и здоровается без всякого достоинства, быстро-быстро потирая озябшие ручонки и подшмыгивая носиком. Присаживается в предложенное кресло. Скрытно но внимательно оглядывается и тотчас же затевает склоку насчет Юрия, присутствие коего кажется ему необязательным и даже излишним.
– У меня, знаете ли, дело чрезвыча-а-айно деликатное, чрезвычайно.
– Разумеется, дорогой ТЕльман Иванович! За другие мы ведь здесь и не беремся.
– ТельмАн, – поправляет его клиент, – Меня зовут ТельмАн Иванович с Вашего позволения.
– Прошу прощения. В любом случае вы можете рассчитывать на полную и абсолютную конфиденциальность.
– Да-да, это я понимаю. Фрол Кузьмич мне Вас именно так и аттестовал.
– Ну, вот видите!
– И все-таки. Здесь случай совершенно особенный. Дело это настолько щекотливое. Мне придется называть звучные имена. А немцы знаете как говорят: что знают двое, знает и свинья, хе-хе-хе, я извиняюсь. Двое!