Богдан не слушает дальше. Ему неинтересно знать, является ли это утверждение Гёделевским, тем более что он смутно представляет себе, что это означает — «Гёделевское», и совершенно уверен, что Вселенную создал не Бог. Он поднимается, вылезает из-за стола и манит за собою опекуемого Вову. Надо работать. Он мало что умеет делать в этой жизни, но то, что он умеет, он делает лучше многих. Может быть, лучше всех. Он проходит в спальню. Вова грузно топает след в след, тяжело сопя, как ломовая лошадь. Однако в сопении этом уже слышится рабочий азарт: опекуемый предчувствует работу, а работать он тоже любит. Хотя и мало что пока умеет.
Вадим лежит на боку, свесив руку до полу, зеленоватое лицо его смято подушкой, и весь он выглядит, как раздавленное животное. Сейчас это просто бурдюк, наполненный отчаянием, бессилием и страхом.
— Но, он же вполне здоров, — возражает Вова.
— Это тебе только кажется, — отвечает Богдан, — Он несчастен, а несчастье — это болезнь. Более того, это лоно всех болезней на земле.
— Несчастье не лечится, — возражает Вова, = Оно проходит само собой, как дождь.
— Или не проходит, — говорит Богдан.
— Или не проходит, — соглашается Вова, — Но тогда оно перестает быть несчастьем и становится образом существования…
— Правильно поступает тот, -цитирует Богдан, — Кто относится к миру, словно к сновидению. Когда тебе снится кошмар, ты просыпаешься и говоришь себе, что это был всего лишь сон. Говорят, что наш мир ничем не отличается от такого сна.
Однако, Вова тоже читал «Книгу самурая». И тоже ценил ее.
— Но, с другой стороны, — возражает он немедленно, — Даже чашка риса или чая должна браться в руки должным образом, без малейшей неряшливости и с сохранением бдительности.
Богдан усмехается и преподносит опекуемому свое любимое:
— Не нужно быть все время настороже, — говорит он, — Нужно просто считать, что ты УЖЕ мертв.
— Это правило не для нас, — говорит Вова, как бы обидевшись, — Это для них.
— Для нас тоже, Вова. Для нас тоже… Ладно. Приступим?
— Попробуем, — говорит вдумчивый и осторожный Вова и присаживается перед Вадимом на корточки, оттопырив необъятный свой зад молодого дегенерата.
Сцена 23. Господин Фираго
СЮЖЕТ 23/1
Суббота
— Он не музыкант! — нетерпеливо повторяет Сэнсей (в третий раз), — Он совсем не музыкант и никогда не станет музыкантом.
— Но он же не расстается со скрипочкой! — настаивает папаня, — Мы купили ему скрипочку, и он прямо готов с ней спать…
— С игрушечными машинками он ведь расстался со временем? И с железной дорогой, не так ли?
— Но это же совсем другое дело! Тогда он был дитя.
— Он и сейчас дитя, — говорит Сэнсей, — Не делайте из него взрослого. Если бы он был взрослый, я бы за него не взялся.
— Но ведь педагог сказал, что у него абсолютный слух!
— Господин Фираго, у меня тоже абсолютный слух. Но я не музыкант. Более того, у меня абсолютный нюх, но я не служебная собака.
— Это совсем другое дело.
— Вы читали мое заключение?
— Конечно! Мы читали его как священное писание.
— Вы поняли, что там написано?
— Там написано…
— Там написано, что мальчик по природе своей — по сути своей, понимаете? — по организации психики, по настрою души, по структуре подсознания — систематизатор. Он талантливый архивист, коллекционер, может быть, будущий Линней или Менделеев… А вы хотите сделать из него лабуха. Чтобы обслуживать второразрядные свадьбы. Или вообще пиликать с шапкой на полу — в переходах метрополитена.
— Но согласитесь, Стэн Аркадьевич, если приложить усилия… Если бы вы все-таки взялись…
— Усилия здесь ни при чем. Я не могу сделать хорошего музыканта из хорошего архивариуса! Я вообще никого и ни из чего не делаю. Черт возьми, я же объяснил вам с самого начала! Я только говорю: вот дорога, по которой ему лучше всего идти…
— Если это потребует дополнительных занятий, мы готовы увеличить гонорар до необходимых…
— Вы ни черта не понимаете, Фираго. Вы меня не слушаете. Сколько вам лет, сорок?
— Сорок два.
— Сделайте себе еще одного ребенка. Может быть, получится музыкант. А сейчас я занят. До свидания. Роберт, произведите расчет с господином Фираго.
СЮЖЕТ 23/2
И он мчится, яростно крутя головой, растягивая на ходу ненавистный парадный галстук. Роберт сейчас же поднимается, руки по швам, — демонстрирует таким вот образом необходимое почтение. Не то чтобы так у них заведено, но на клиентов это должно производить — и производит соответствующее впечатление. Вот и сейчас господин Фираго тоже судорожно подскакивает на месте — круглый и розовый, как надутый шарик, — и даже делает попытку поклониться в адрес стремительно удаляющегося мэтра. Господин Фираго бизнесмен, а значит, уж наверное не полный осел, но он, видимо, просто никак не может уразуметь, что есть вещи, которые невозможно купить.
«Если приложить усилия. Если постараться. Если очень хорошо постараться и приложить все необходимые усилия…»
— Вы думаете, мне его не переубедить? — озабоченно спрашивает он у Роберта, — Если, например, очень постараться?