— Я тоже тебя люблю, — выпалил он, — да что
Он осекся, поняв, что задел меня.
Я выскочила из постели и разрыдалась. Впервые я казалась себе такой коровой, я чувствовала себя отвергнутой и беззащитной.
— Между нами еще ничего
Джош зарылся в подушку головой, а я стояла и смотрела на него, чувствуя себя толстой и неуклюжей уродиной и не собираясь его утешать. Наконец он приподнял голову:
— Какого черта! — закричал он. — Я раскрыл перед тобою душу, влюбился в тебя и теперь уже не могу без тебя жить, а для тебя это всего лишь очередное приключение! Потому что завтра ты уедешь к своему зануде-мужу, а я останусь один и буду еще более одинок, чем
Я была потрясена. Я в жизни не видала, чтобы мужчина плакал и за это полюбила его еще больше. Наклонившись, чтобы его обнять, я спросила:
— Откуда ты знаешь, что у меня была связь с женщиной?!
— Разве я это сказал? — Он был явно озадачен. — Значит, я просто
— Ты меня каждый раз поражаешь! — воскликнула я. — Ты просто читаешь мои мысли! Ну как я могу покинуть человека, с которым у меня телепатия? Да я всю жизнь ждала только тебя! И если сейчас я тебя потеряю, я просто сойду с ума! Я в жизни себе этого не прощу!
— А как же Беннет?
— Ну при чем тут Беннет?
Мы долго глядели друг другу в глаза, утомленные слезами и бессонной ночью, дрожащие, измотанные, на грани нервного срыва. В окнах брезжил рассвет, и в лучах восходящего солнца наши лица казались маской смерти.
— Давай не будем
— Хорошо, — согласился он.
Полетим на «Ред-Ай»…
Наутро, во время завтрака, Ральф решил зачитать нам отрывок из своей любимой книги «Если бы я знал, кто я, я бы рассказал тебе», (она была отпечатана в Биг-Сюр — на рисовой бумаге, в переплете из коричневого батика, сделанного каким-то хиппи). Книгу написал его приятель, некий Дуэйн Хоггс, который, по словам Ральфа, был скульптор, философ и «прекрасный человек». Хотя его художественный вкус оставлял желать лучшего, недостатки стиля сполна компенсировались слащавостью.
— «Я спросил у ручья: «Скажи мне, кто ты?» — с благоговением читал Ральф. — «И ответил ручей: «
— Гм-м, — сказала я.
— Гм-м, — эхом отозвался Джош.
—
— Мне показалось, что у него и с грамматикой нелады.
— Он считает, что и так сойдет, — ответил Джош. — Грамматика — это буржуазный предрассудок, разве не так? — Он бесподобно воспроизвел бруклинскую интонацию Курта. — К тому же я очень люблю тебя.
— И я тебя.
— Ты можешь мне кое-что пообещать? — вдруг неожиданно страстно спросил Джош.