Как спасти свою жизнь

— Станьте частью воды, станьте пузырьком, станьте паром, воспаряющим к небесам, — продолжал разглагольствовать Ральф.

— Кажется, я стал цыпленком, попавшим в бульон, — с усмешкой сказал Джош.

Ральф был в восторге:

— Станьте куриным бульоном! — возопил он в порыве экстаза.

Джош издал горлом булькающий звук и закончил курлыканьем, отдаленно напоминающим «ку-ка-реку».

Ральф пришел в исступление.

— А ты стань морковкой, — приказал он мне.

— Я не знаю, как это — быть морковкой!

— А ты попробуй, — покровительственно сказал Ральф. — Главное — не напрягайся.

— А что делает морковка?

— Морковка? — переспросил Ральф. — Морковка просто морковит.

— Ага, — сказала я, — понятно.

— Ну так давай! — сказал Ральф.

— Подожди, дай войти в образ, — минуту-другую я посидела молча, чувствуя, как между ногами бьет обжигающая струя.

— Ну? — нетерпеливо спросил Ральф.

— Я уже, — ответила я.

— Но ведь ты просто сидишь и все, — сказал он.

— Я морковлю, как умею, — огрызнулась я. — И вообще, кто ты такой, чтобы судить, как надо морковить? чтобы указывать мне? Как хочу, так и морковлю. Это мое конституционное право!

Джош помирал со смеху, и Лиана тоже. Я продолжала морковить с гордо поднятой головой.

— Здесь есть над чем подумать, — многозначительно отозвался Ральф.

Когда мы настолько пропитались водой, что кончики пальцев сморщились и побелели, а колени дрожали от струящейся воды, Ральф позвонил, и вошел японец, который принес полотенца и очередную порцию кофе по-ирландски.

— Он не только прислуживает, — в некотором смущении пояснил Ральф, — но и проповедует «дзэн».

— Как это, должно быть, удобно, — проговорила Лиана. — Может, пригласим и его?

— Он ненавидит воду, — поторопился ответить Ральф.

В гостиной горел приглушенный свет, и все мы были такие обалдевшие, что просто лежали вповалку у камина и молча смотрели на огонь. Мы с Джошем гладили друг друга по спине в том замедленном темпе, который создает только наркотический дурман.

— Интересно, нас туда снова пригласят? — прошептала я. — У меня от воды уже одно место заплесневело.

— Я тоже об этом подумал, Пух, — ответил Джош. — Сейчас вот-вот начнется разгул, не хватает только кровати. Как ты думаешь, мы всегда будем благочинными, добропорядочными евреями?

— Верноподданными, — слабо отозвалась я.

В это время Ральф с Лианой, почему-то решив, что мы не собираемся заниматься любовью, улизнули в спальню. Мы остались одни. Пролетали часы, годы, десятилетия. Мерцал огонь. Я гладила Джоша по спине. Он гладил меня. Неожиданно на пороге возник голый Ральф и сказал:

— Кстати, тут есть еще одна спальня. Давайте провожу.

Он отвел нас в очередную комнату, выдержанную в шоколадных тонах, со стеклянным потолком и покрытой меховым покрывалом огромной водяной кроватью. «Любит — не любит», — мигала неоновая скульптура на столике у изголовья. Рядом лежал наполовину использованный тюбик с противозачаточной суспензией и жуткий на вид розовый французский презерватив, утыканный резиновыми колючками. Красноречивые свидетели сексуальности хозяина дома.

Изысканные черные простыни на кровати были слегка помяты: очевидно, Ральф и Лиана занимались здесь любовью с утра. Мы с Джошем легли, укрылись меховым одеялом и нежно обнялись. «Любит — не любит», — продолжал мигать ночничок.

— Как бы вырубить эту чертовщину? — сказал Джош.

— Вряд ли нам это удастся, — предположила я. Мне так не хотелось его от себя отпускать. Под назойливое мигание «любит — не любит» мы вновь обнялись.

— Ты знаешь, — начал Джош, — всю жизнь мне твердили, что не в деньгах счастье. Но без них не было бы ничего этого, мы бы никогда не оказались здесь, не увидели ни Джакуззи, ни бассейна, ни причудливой мебели. Ведь так?

Я засмеялась и еще крепче прижалась к нему. У него был такой трогательный, такой милый взгляд на вещи. Он умудрялся оставаться самим собой в мире масок, когда естественность и честность почти совсем вышли из моды.

Меня не мучила совесть из-за Беннета. Совести было не за что меня упрекнуть. Это не было ни изменой, ни любовной интрижкой. От жизни с ним сохранилось лишь смутное воспоминание.

Мы проговорили всю ночь. Джош расспрашивал меня о моей жизни и рассказывал о себе. Он не хотел заниматься любовью, он хотел поговорить.

— Понимаешь, в момент экстаза я утрачиваю контакт, — объяснил он. — Я весь отдаюсь наслаждению и ухожу в себя.