Как спасти свою жизнь

— Домик, вполне подходящий для коммунистов, — сказала я Роберту Эйсу, оглядывая метров под сто с лишним зал, покрытый пушистым ковром сантиметров с десять толщиной, бассейн, вполне пригодный для Олимпийских игр, и черных слуг, беззвучно снующих среди гостей, держа в руках подносы с закуской. Но Роберт, ожесточенно размахивая сигарой, мне объяснил, что он больше не коммунист, он исповедует теперь Дзэн-буддизм, а большие помещения медитации ничуть не вредят. Роберт был худощав, носил пышные усы и очки, которые постоянно сползали на нос.

— Он дзэн-иудаист, — сказал Джош, незаметно подкравшись ко мне и улыбнувшись своей смешной улыбкой, обнажающей острые зубки грызуна. В этой улыбке было все: и любовь к отцу, и безошибочная реакция на ложь, и ненависть к надувательству.

Но тут ко мне привязался некто Грег Грэнит (очевидно, в прошлом, попросту Гринберг), рекламный агент. Он мечтал проводить меня домой — сегодня, и завтра, и послезавтра, — но когда ему это не удалось, он предложил мне писать сценарии для телепостановок, которые сам брался распространять на телестудиях. О Голливуд! Здесь наслаждение — это работа, а работа — это наслаждение, здесь коммунисты живут на виллах с олимпийскими бассейнами, а агенты называют себя по имени магматической породы и преследуют писателей, даже если те убегают от них по искусственным холмам! Ради этого стоило жить! Стоило терпеть выходки Бритт, поведение Беннета, жажду славы — ради того, чтобы попасть сюда, в эту волшебную страну Оз, где прекрасный принц глядит на тебя своими ясными зелеными глазами, словно говоря: «Дай мне унести тебя от этой толпы в единственно чудесный, щекотный и теплый мир моей бороды!»

До двух ночи меня буквально разрывали на куски. Кинозвезды, увлеченные медитацией, ласковые агенты и осторожные писатели по очереди терзали меня. И еще есть в Голливуде эдакий тип поседевшего, сутулого, побитого жизнью сценариста с доходом около полумиллиона долларов в год и полной безнадежностью за душой. Именно такой человек по имени Герман Кесслер битый час доказывал мне, что он никогда не смог бы написать роман. То есть, может быть, когда-то и мог, но теперь слишком поздно, поезд ушел. И потом, кто ж согласится жить три года, пока пишешь роман, на двадцать тысяч аванса, когда ту же сумму можно получить за сценарий, на который уходит от силы месяца два?!

— Да, это серьезная проблема, — согласилась я.

Он был богат, но счастье обошло его стороной. Он видел, как полуграмотные продюсеры переписывают его лучшую вещь, самонадеянные актеры коверкают его лучшие афоризмы, режиссеры гробят его философские откровения, ассистенты режиссера разрозненными кусками монтируют их, а итальянские подошвы директоров картин окончательно стирают их в порошок. Короче, он был конченый человек, интеллектуальный изгой, бездомный бродяжка от литературы. Они купили его талант, деньгами расплатившись с ним. Честно говоря, паршивая сделка, на мой взгляд. Он плешь мне проел, рассказывая, как мечтал бы поменяться местами со мной.

В два часа ночи меня спас Джош, пригласив покататься на Мулхолланд-драйв. Хотя я понятия не имела, что бы это могло быть, я тут же согласилась, и мы удалились под скрытые усмешки и вежливые улыбки тех, кто не удостоился чести отвезти меня домой.

«Что же это я делаю?» — подумала я, залезая в машину. В душе роились предчувствия, но я старательно отмахивалась от них. Я вспомнила про тетрадь, которую недавно начала. Интересно, как бы на моем месте повел себя Курт? Как бы он готовился к своему восьмидесятисемилетию? Наверное, как и Джинни, если бы она не умерла: дурачась, не стыдясь признать себя дураком.

И все же я как-то стеснялась Джоша. Мне не хотелось походить на героиню, столь роковым образом прославившую меня.

Мы катались с ним всю ночь. Сначала мы поехали на Мулхолланд-драйв и наблюдали оттуда огни, ярким контуром наметившие карту Лос-Анджелеса; в тумане их свет был неверным, словно мигающие маячки маленьких НЛО. Потом мы отправились на Стрип, где он показал мне Институт оральной любви (с массажным кабинетом), Центр удовлетворения фантазий и многое другое, в том числе и небывалых размеров рекламу, прославляющую фантастических, Бробдингнегских рок-звезд. Воздух сохранял свежесть и аромат, и я испытывала какое-то щемящее чувство: легкое волнение? сладостное предчувствие? просто спокойствие от сознания того, что я все равно ничего уже не смогу изменить? Я хотела, чтобы вечно длился этот миг и мы бы ехали так по спящему городу без конца, и всегда были вдвоем, рядом, — всегда.

Я понимала, что рано или поздно придется решать, ложиться или не ложиться в постель, — со всеми вытекающими отсюда последствиями: с разочарованием, болью неразделенной любви или неудовлетворенной страсти, — но сейчас я наслаждалась мгновением, ощущением того, что так будет всегда, что важно движение, а не возвращение домой.