Как работает стихотворение Бродского

Этот комментарий к «После меня», возможно, послужил отправной точкой для стихотворения Бродского (или наоборот): так или иначе, Бродский думал о борющихся со смертью — со своим отсутствием в природном пейзаже — гекзаметрах Гарди, когда облекал в эту форму собственное отсутствие в манхэттенском кафе. «Обширные «поля»», которые формирует гекзаметр, — это именно то, что требуется, если другая жизнь окажется менее щедрой, нем первая. Это то дыхание, которое необходимо (преждевременному) «старику» Бродскому. Гекзаметры Гарди рифмуются (одно из коренных отличий английской и русской традиции): другими словами, Бродский решительно (т. е. с изрядной долей самоотчуждения) облекает свое бессмертие в формальную структуру, которая изначально ему не принадлежит[381]. Все, что он говорит о формальных аспектах «автоэпитафии» Гарди, можно отнести к его собственной: «ударными здесь оказываются двух- и трехсложные слова», «безударные слоги уменьшают вес этих слов наподобие постскриптума или запоздалого соображения», цезура «мужественно сдвинута» и т. д.[382]. В каком-то смысле «После меня», со всеми «блуждающими ударениями», «самоотсылочными метафорами», «прерванным, но возобновляющимся звуком», «жадностью к неодушевленному», может считаться расширенной рифмой к «Моей дочери»[383]. И пусть это прозвучит неожиданно, но «Give me another life, and I'll be singing / in Cafe Rafaello» — это своеобразный перевод, переложение на усвоенную Бродским идиоматику Нового Света первой строки поздневикторианского «После меня»: «When the Present has latched its postern behind my tremulous stay» («Когда Настоящее запрет заднюю дверь за моим трепетным посещением».

Отступление несколько затянулось, но теперь мы подготовлены к третьей строфе стихотворения Бродского:

On the whole, bear in mind that I'll be around. Or rather,
that an inanimate object might be your father,
especially if the object are older than you, or larger.
So keep an eye on them always, for they will no doubt judge you.

В общем, помни, что я буду рядом. И даже / что твоим отцом, может быть, был неодушевленный предмет, / в особенности если предметы старше тебя или больше. / Так что всегда имей их в виду — они обязательно будут тебя оценивать.

Мы могли бы не придать должного значения формальной стороне дела, если бы сам Бродский не указал на сходные аспекты поэзии Фроста и Гарди. Во всем стихотворении только три строки (первая, вторая и десятая) имеют менее шести метрических ударений (свойственных гекзаметру). К их числу относится строка «that an inanimate object might be your father»: _ _ _ *_ _ *_ _ * _ * _.В этой строке не хватает метрического ударения (их пять, первое пропущено) и реальное число иктов (четыре) меньше, чем должно было быть. В результате она, как и вторая строка, оказывается самой неполноударной, наименее «гекзаметрной» частью стихотворения. Почему? Потому что именно здесь на первый план выходит тема метаморфозы (с одной стороны — человек/отец, превращающийся в мебель/неодушевленный предмет, с другой — ребенок/дочь, вступающая в пору расцвета): отец, предчувствуя приближение «одеревенения», говорит с дочерью сперва «по эту сторону» грядущего изменения, а затем «с той стороны», уже став неодушевленным предметом, который можно опознать только в самой «деревянной» речи[384]. Как сказано в конце эссе о Гарди (Бродский повторит это слово в слово в «Кошачьем «Мяу»»), «язык — это первый эшелон информации о себе, которую неодушевленное выдает одушевленному»[385]. Если дочь захочет знать, кем был ее отец и где «он» теперь, ей нужно вдуматься в эти строки[386]. Ибо он оставляет ей в наследство особую «перспективу»: ощущение, что не мы судим мир («вещи») и владеем им, но наоборот (т. е. «они обязательно будут к тебе строги»). Приведем еще одну цитату из «Кошачьего «Мяу»: «Если снять немного полемичность тона, язык есть разведенная форма материи. Создавая из него гармонию или даже дисгармонию, поэт, в общем-то бессознательно, перебирается в область чистой материи — или, если угодно, чистого времени — быстрее, чем это возможно при любом другом роде деятельности»[387]. Именно это имеет в виду Бродский, когда с характерной для него небрежностью (отметим это «в общем») говорит, что будет «рядом».