Вполне возможно, что “мурашки”, вызываемые музыкой, представляют собой слабый отголосок невольной дрожи, которая побуждает мать возвращаться к младенцу, оставленному без присмотра. Другие эмоциональные реакции на музыку могут быть связаны с иными подобными сигналами.
Музыка может также существенно усиливать у людей чувство взаимной привязанности. Установлено, что люди, особенно чувствительные к музыке (от природы или в результате обучения), быстрее улавливают эмоциональный тон речи и в целом отличаются большей способностью к сопереживанию18. И здесь, возможно, также могут работать зеркальные нейроны. Эксперименты показали, что звуки повседневной деятельности, как и вид людей, ею занимающихся, вызывают у нас активацию тех же клеток мозга, которые возбуждались бы, если бы мы сами выполняли такие действия. Скажем, когда мы слышим, как кто-то грызет яблоко, это вызывает в нашем мозге активность, похожую на ту, которая возникает, когда мы сами едим яблоко19. Активность зеркальных нейронов, реагирующих на слуховые стимулы, как и активность тех, что реагируют на зрительные стимулы, особенно сильна, если действие, ее вызывающее, нам хорошо знакомо. В ходе одного исследования экспериментаторы сканировали головной мозг пианистов и немузыкантов во время прослушивания фортепианной музыки. И у тех, и у других, как и следовало ожидать, наблюдалась активность слуховых зон мозга, но у пианистов была зарегистрирована также активность в моторных отделах коры, связанных с движениями пальцев. Возникало впечатление, что пианисты “подыгрывали” музыке, в то время как немузыканты только слушали ее20.
Хотя дети обычно начинают говорить в два или в три года, печать речи лежит уже на первых звуках, которые они издают. Может показаться, что младенцы всего мира кричат одинаково, но исследования показали, что на самом деле они усваивают интонации родного языка еще в утробе матери. Судя по всему, уже на последних месяцах внутриутробного развития младенцы слышат звуки голосов снаружи и учатся им подражать. Поэтому в Германии новорожденные обычно кричат с понижающейся интонацией, характерной для немецкого языка, а во Франции — с повышающейся21.
Разбираться в смысле произносимых слов — чудовищно сложное занятие. Во-первых, мозгу требуется узнать в звуках, которые он слышит, звуки речи. Это предварительное узнавание может осуществляться при участии таламуса и завершаться в первичной слуховой коре. Затем информация о звуках речи перенаправляется в речевые зоны для обработки, в то время как другие внешние звуки (шумы, музыка и невербальные сигналы — фырканье, визг, смех, вздохи, покашливания и нечленораздельные восклицания) обрабатываются в других местах.
Большинство наших знаний о расположении участков мозга, задействованных в речевых функциях, получены в ходе исследований людей, страдающих нарушениями речи, которые вызваны инсультом и другими повреждениями мозга. Симптомы, наблюдаемые у некоторых из таких пациентов, весьма своеобразны. Например, они умеют свободно говорить, но не имеют ни малейшего представления о том, что именно они говорят, или умеют читать, но не умеют писать.
Речевые зоны коры, расположенные у 95 % людей в левом полушарии, со всех сторон окружают слуховую кору. Они занимают более половины поверхности височной доли левого полушария и достигают ее краев, заходя на теменную и лобную доли. Две главные речевые зоны — Вернике и Брока — были открыты более века назад, но результаты недавних исследований с использованием методов нейровизуализации указывают на то, что в речевых функциях задействованы и некоторые другие зоны. К их числу относится часть островка — скрытого участка коры, расположенного внутри большой складки, так называемой сильвиевой борозды, отделяющей друг от друга височную и лобную доли22. Давно предполагалось, что каждая из главных речевых зон коры разделена, подобно зонам сенсорной коры, на множество отделов и подотделов, обрабатывающих разные типы информации, но лишь в последние несколько лет методы нейровизуализации позволили нам начать разбираться в этой системе.