Впрочем, как ни удивительно, в более свободном обществе многоженство не обязательно плохо для детей. По финансовым и, в конечном счете, по эволюционным причинам женщина может делить с другими женами богатого мужа вместо того, чтобы наслаждаться безраздельным вниманием нищего, а по эмоциональным причинам может даже счесть этот вариант предпочтительным. Лора Бетциг таким образом суммирует причины: кем бы вы предпочли быть – третьей женой Джона Кеннеди или первой женой клоуна Бозо? Жены нередко хорошо ладят друг с другом, делятся опытом и помогают друг другу в уходе за детьми, хотя ревность между этими подсемьями тоже дает о себе знать – почти как в случае с отчимом или мачехой, но с большим количеством группировок и взрослых участников[549]. Если бы брак представлял собой свободный рынок, тогда в полигамном обществе больший спрос среди мужчин на ограниченное количество партнерш и их неизменная ревность давали бы женщинам преимущество. Законы, поощряющие моногамию, работали бы не в пользу женщин. Экономист Стивен Ландсбург так объясняет принцип работы рынка, используя в своем примере труд вместо денег:
Сегодня, когда мы с женой спорим о том, кто должен мыть посуду, наши силы примерно равны. А если бы полигамия была законной, то жена могла бы намекнуть мне, что подумывает оставить меня и выйти замуж за Алана и Синди с нижнего этажа – ив конечном итоге я бы отправился к мойке… Законы против полигамии представляют собой хрестоматийный пример теории картелей. Производители, изначально ведущие конкуренцию между собой, собираются вместе в заговоре против публики или, точнее, против своих клиентов. Они договариваются о том, что каждая фирма ограничит выпуск своей продукции, чтобы удержать цены на высоком уровне. Но высокая цена влечет за собой нарушение договоренности в том смысле, что каждая фирма стремится увеличить свой собственный выпуск, несмотря на оговоренные ограничения. В конце концов, картель рушится, если его не поддерживают с помощью санкций, но даже в этом случае нарушениям нет числа.
Эта история, о которой говорится в любом учебнике по экономике, является также историей о мужчинах-производителях в индустрии романтических отношений. В своей изначально жесткой конкуренции они собираются вместе в заговоре против своих «клиентов» – женщин, которым предлагают свои руки и сердца при вступлении в брак. Заговор состоит из договора, по которому каждый мужчина ограничивает свои романтические притязания в попытке усилить переговорные позиции мужчин в целом. Но улучшение положения мужчин влечет за собой мошенничество и нарушения договора в том смысле, что каждый мужчина старается ухаживать за большим количеством женщин, чем было оговорено ранее. Картель сохраняется только потому, что поддерживается определенными санкциями, но даже в этом случае нарушениям нет числа[550].
Узаконенная моногамия исторически представляла собой соглашение не между мужчинами и женщинами, а между более влиятельными и менее влиятельными мужчинами. Ее целью было не столько эксплуатировать потребителей индустрии романтики (женщин), сколько минимизировать затраты на конкуренцию между производителями (мужчинами). В условиях многоженства мужчины соревнуются за весьма значительный с точки зрения дарвинизма результат – много жен или ни одной – и конкуренция в буквальном смысле идет не на жизнь, а на смерть. Многие убийства и большинство войн между племенами прямо или косвенно связаны с соперничеством из-за женщин. Правители объявляли многоженство вне закона, когда им нужно было союзничество влиятельных мужчин или когда им было нужно, чтобы их подданные сражались с врагом вместо того, чтобы сражаться друг с другом. Раннее христианство было привлекательной религией для бедных отчасти потому, что содержащееся в его доктрине обещание моногамии позволяло им оставаться на рынке женитьбы; с той поры во многих обществах эгалитаризм и моногамия сочетаются так же естественно, как деспотизм и многоженство.