Как работает мозг

Я вполне хорошо могу представить то, что имеет в виду Локк, треугольник, который не является ни одним треугольником и одновременно является всеми треугольниками сразу. Это нечто вроде вспышки, на мгновение появляющейся и тут же исчезающей; в ней на темно-зеленом фоне просматриваются два или три красных угла, от которых отходят красные линии, переходящие в черные. Вспышка длится недостаточно долго, чтобы я мог сказать, соединяются ли между собой углы в законченную фигуру или даже присутствуют ли в ней все три необходимых угла.

Лошадь для меня – это двойная изогнутая линия и поза, напоминающая галоп, с намеком на гриву; корова – это вытянутый квадрат с определенным выражением лица – вроде утрированной недовольной гримасы.

Я всю жизнь представлял себе значения слов. И не только значения, но и значение в общем. Значение в общем в моем сознании также предстает в виде некоей картины импрессиониста. Я вижу значение как серо-голубой краешек чего-то вроде совка, над которым видится что-то желтое (возможно, часть ручки) и который как бы врезается в темную массу чего-то, что выглядит как пластмасса. Я получил классическое образование; вполне вероятно, что эта картинка – отзвук нередко звучавшего от учителей требования «докапываться до значения» какого-нибудь отрывка на греческом или на латыни[325].

Утрированная недовольная гримаса, да уж… «Чеширская корова» Титченера, его треугольник с красными углами, которые даже не соединяются между собой, его лопата значения – все это едва ли суть концепты, лежащие в основе его мыслей. Не может же быть, чтобы он считал, что все коровы – прямоугольные или что треугольники прекрасно могут обходиться без одного из углов. Значит, это знание в его голове воплощал не образ, а что-то еще.

В этом же недостаток и всех остальных утверждений о том, что все мысли – это образы. Предположим, я пытаюсь представить концепт «мужчина» с помощью образа прототипического мужчины – скажем, Фреда Макмюррея. Вопрос вот в чем: что позволяет этому образу служить в качестве концепта «мужчина», а не, скажем концепта «Фред Макмюррей»? Или концепта «высокий мужчина», «взрослый», «человек», «американец» или «актер, который играет страхового агента, которого соблазняет и склоняет к убийству Барбара Стэнвик»? Вы без проблем различаете конкретного мужчину, мужчин в общем, американцев в общем, жертв роковых красоток в общем, и так далее, а это значит, что у вас в голове должно быть нечто большее, чем просто изображение прототипического мужчины.

А как же конкретный образ может представлять абстрактный концепт – например, «свобода»? Статуя Свободы не подходит – она, по-видимому, представляет концепт «статуя Свободы». А какой образ использовать для отрицательных концептов – например, «не жираф»? Образ жирафа, перечеркнутый по диагонали красной линией? А как же дизъюнктивные концепты (например, «либо кошка, либо птица») или суждения (например, «Все люди смертны»)?

Картинки двусмысленны, а мысли по определению не могут быть двусмысленными. Здравый смысл помогает нам проводить различия, которые картинки сами по себе провести не могут; следовательно, наш здравый смысл – не просто совокупность картинок. Если ментальная картинка используется, чтобы представлять мысль, она должна снабжаться подписью или инструкциями относительно того, как следует эту картинку интерпретировать – на что обращать внимание, что игнорировать. Сами надписи не могут быть картинками, иначе мы вернемся к тому, с чего начали. Там, где кончается зрение и начинается мысль, нельзя обойтись без абстрактных символов и суждений, указывающих мышлению, какими аспектами объекта оно должно манипулировать.