Как проиграть в войне времен

Рэд подплывает к вегетативному сердцу рощи, окруженному мокрым, зеленым механизмом, через который Сад взращивает и вскармливает свои орудия, свое оружие. Но стоит взглянуть иначе, под углом человеческих глаз, – и она окажется на склоне осеннего холма рядом с фермой.

Там спит принцесса.

Принцесса сотворена из шипов, углов и пламени. Она – великое незаконченное оружие, пронзительное и прекрасное. Зубы стройными рядами блестят в ее рту.

Но стоит взглянуть иначе – и это будет девочка, задремавшая на холме в солнечном свете.

«Когда я была совсем маленькой, – писала Блу, – я заболела».

Когда она вырастет, она будет пригодна к войне. Но она еще не стала той Блу.

Рэд подходит ближе. Принцесса открывает глаза: они золотые и блестящие и одновременно с тем темные, глубокие, человеческие – ловушка внутри ловушки. Восхитительная девочка-монстр – она потягивается, моргает между сном и явью.

Рэд наклоняется к постели и целует ее.

Ее зубы прокусывают губу Рэд. Язык ловит сорвавшиеся вниз капли ее крови.

В те долгие дни в лаборатории, когда Рэд складывала ягоды в абзацы, она высекла яд в своей памяти, как в камне: яд голода, который обратил бы защитные механизмы Блу против нее, принудил бы Сад отрезать ее, пожрал бы ее изнутри.

Кровь, которую она дает выпить Блу, содержит предвкусие этого яда – и противоядие от Рэд, ее иммунитет. Слабый вирус, который, если все получится, окропит юную Блу нежнейшим оттенком красного.

«Я оказалась скомпрометирована неприятелем».

«Прими это от меня, – думает Рэд. – Носи в себе, как корень, питаемый тем, что убьет его. Навсегда сохрани в себе этот голод. Пусть он охраняет тебя, направляет тебя, спасает тебя.

Пусть, когда Сад, и я, и все на свете сочтут тебя мертвой, какая-то часть тебя проснется. Оживет. Вспомнит.

Если все получится».

Взгляд девочки, которая однажды станет Блу, устремлен на нее – теплый со сна, доверчивый. Она пробует предложенное угощение, распознает в нем боль и глотает.

Голод разливается по ее венам алым цветом и по корням убегает в долину; он пульсирует и лопается в цветочных лепестках; обжигает мотылькам крылья. Рощу охватывает пожар. Рэд убегает. Мотыльки летят на нее, оставляют на ее ногах, руках, животе кровавые борозды, но в момент атаки горящими крыльями прижигают раны, которые сами же и наносят. Один мотылек отрезает Рэд мизинец. Трава ловит ее за ногу, снимает лоскут кожи с правой икры, но трава тоже вянет от голода, и Рэд вырывается и ползет, истекая кровью, вверх по косе, в направлении к дому, который она предала, к безопасности, которая стала опасна.

Она просто не знает, куда еще податься.

Скользкая тяжесть пространства перестает быть неподвижной. Кожа миров начинает дрожать от гнева. Глаза звезд ищут предателя.

Сад у нее на хвосте.

Рэд быстра, умна, способна – и ранена. Притворство уже ни к чему, когда она вырывается из рощи, поэтому она разворачивает свою броню, обнажает орудия и отбивается от Сада на бегу. Достаточно сказать, что ничем хорошим это не заканчивается. Глаза-звезды зажимают ее между вероятностями. В этом вакууме она сражается с гигантскими корнями. В попытках освободиться Рэд теряет броню, кости, пальцы, зубы. Она призывает на помощь последние секретные боевые машины, сжигает корни, ослепляет глаза – звезды гаснут и взрываются одновременно, и Рэд падает сквозь разрыв в мирах, словно в пасть.

Она кубарем падает между прядями, в безмолвии и безвременье, и наконец приземляется, сломленная, окровавленная, почти без сознания, среди глубоких песков рядом с величественным обломком изваянья.

Она поднимает голову, смотрит наверх и надсадно смеется.

В этот момент легионы коменданта обрушиваются на нее, словно затмение.

Мир Рэд сужается до размеров камеры.

Иногда ее водят на допросы. У коменданта столько вопросов, все вариации на основные темы: когда, и зачем, и как, и что. Кто – не спрашивает, думает, что знает.

В первый раз, когда комендант задала ей эти вопросы, Рэд ухмыльнулась и попросила сказать «пожалуйста». Потом ей причиняли боль.

Во второй раз, когда комендант задала эти вопросы, Рэд снова попросила добавить «пожалуйста». Ей снова причиняли боль.

Иногда ей предлагают боль. Иногда предлагают стейк и свободу – вероятно, это слово для них еще что-то значит.

Но когда в ней нет надобности, мир сужается до размеров вот этой камеры, этой коробки: серые стены, сомкнутые над головой; ровный серый пол; скругленные углы. Унитаз. Койка. Поднос с едой всегда ждет ее, когда она просыпается. Когда за ней приходят, дверь открывается в случайной точке на изогнутой стене. Кожу саднит. Под ней зияют пустоты там, где раньше было оружие.