И все же я выдавливаю дружелюбную улыбку. Иногда полезно практиковать способ дыхания тибетских йогов (шутка). Все из-за того, что я — это я, а Кимберли — нет. Здорово звучит, правда? Мне потребовалось сорок лет, чтобы решиться на такую фразу. Вряд ли Кимберли понимает, до чего больно она мне тогда сделала. Господи, как же я любила Марва! И какая же я была дура! Да, сейчас я красива, богата, знаменита, но смогу ли я избавиться от воспоминаний? Похоже, они будут преследовать меня всю оставшуюся жизнь.
— Ви, ты прекрасно выглядишь. Признавайся, тут подтянула, там отсосала, да?
Глаза у меня становятся как у кошки.
— Кимберс, когда подлизываются, о пластической хирургии не говорят.
У Подстилки хватает ума напустить на себя виноватый вид.
— Извини. Обожаю сумочки.
Как она пялится на мою сумку — того гляди съест.
«За такую сумку я бы убила. Может, Ви мне ее одолжит? Хотя бы на один вечер?»
Пожалуй, стоит повернуться на сто восемьдесят градусов и оставить Подстилку Кимберли истекать слюной по поводу моей сумки. Но как-то обидно: она увела у меня мужа, а завидовать будет всего-навсего куску кожи от кутюр. Неужели я не дам ей еще поводов для зависти?
— Ты бы зашла ко мне в следующую среду. Могли бы поужинать «У Элейн».
Великодушие просто лезет из ушей. У Подстилки Кимберли загораются глаза — помню, помню я этот блеск, когда-то он символизировал нерушимую женскую дружбу. Я вдруг вижу, что платье на Кимберли вовсе не от Диора, а от Виктора Косты, в десять раз дешевле. Будь я настоящей злыдней, я бы познакомила Подстилку Кимберли с Люси — и оказалась бы на пятом уровне. Развести Кимберли было бы как делать нечего. А на пятом уровне я смогла бы управлять чужими мыслями — устраивать людям выборочную амнезию или подложные воспоминания. (Идеально, если секьюрити тупит и от светской хроники тебя отделяет только бархатная лента, перекрывающая вход в модный клуб.)
Но я, как вы уже поняли, никакая не злыдня, а просто эгоистка, поэтому благосклонно (если не сказать, близоруко) смотрю на Кимберли. В ее глазах восхищение. Когда-то я выбиралась в свет не чаще раза в год. Теперь редкий вечер я провожу дома.
Мы обмениваемся любезностями, пока не появляется Грандиозный Гарри, всем своим видом выражающий готовность «финтифлюхнуть», — не нужно быть на четвертом уровне, чтобы прочитать мысли нашего сердцееда. У Гарри всегда стоит, даже единственная извилина норовит занять вертикальное положение.
Кимберли снова исходит слюной, на сей раз по поводу Гарри. Полегче, милочка, заработаешь обезвоживание организма. Причем впустую: главный роман Гарри — с собой любимым.
Я ухожу рука об руку с Гарри. Мы берем такси и едем к нему пентхаус. Дальше все по известному сценарию — и вот мы уже кувыркаемся в постели, и от фальшивых оргазмов потеют окна. Потом я одеваюсь и слушаю дежурный монолог Гарри под названием «Слава мне». В четыре утра я вызываю такси и выхожу из квартиры, опустошенная и одинокая. На улице газетные киоски скалятся заголовками:
«Владелица бутика дамских сумок спасла утопающего ребенка».
Звонит мобильник. На экране светится «Люси».
Чтоб мне провалиться!
Глава 3