С переменой власти на кафедре переменилась и расстановка сил. Максим Никифорович чувствовал себя теперь вольготно. Он получал лучшие часы, удобные аудитории, вел самые престижные семинары и лекции. Теперь, в свою очередь, в образ мстителя вошел Кирилл Иванович, привыкший за долгие годы к определенному кафедральному комфорту, почувствовавший себя в одночасье задвинутым в медвежий угол с самыми тесными аудиториями, где вечно не хватало стульев, с лекциями в 9 утра и (всенепременно) в субботу. Он распространял всевозможные нелицеприятные слухи о Максиме Никифоровиче: к примеру, что кандидатскую тот защитил не без помощи некоторых влиятельных лиц из ректората, да и докторскую он вряд ли напишет сам, уж ему-то помогут… Дипломники и аспиранты Кирилла Ивановича превратились в мишень для беспощадных придирок и замечаний Максима Никифоровича. Он не пропускал ни одной курсовой, ни одной выпускной работы, ни одной диссертации. Громил и крушил каждый текст. В одной работе придирался к оформлению сносок и ссылок, в другой – к недостаточности сбора информации, в третьей – к посредственному анализу текста. И каждый раз, не оставляя камня на камне при оценке очередной работы, он делал заключение о том, что именно научный руководитель такого-то студента или аспиранта не смог нацелить своего подопечного на правильное заключение, не смог научить верно оформить сноски или комментарии, халатно отнесся к сбору критической литературы по той или иной теме. То есть в конечном итоге виноватым оказывался вовсе не аспирант или студент Максима Никифоровича, а сам Максим Никифорович. Студенту и аспиранту тут же предлагалась заботливая помощь более бдительного коллеги Максима Никифоровича, делались ценные уточнения и поправки. И, в конечном счете, после вмешательства в оформление текста Кирилла Ивановича выпускная работа или диссертация благополучно одобрялись. Только преподносилось это как непосредственная заслуга более опытного, хотя и подвергающегося административным гонениям Кирилла Ивановича.
К 2000-м годам материальное положение сотрудников университета стало более стабильным. Командировки в зарубежные университеты перестали быть чем-то из ряда вон выходящим (как это было во времена СССР), превратились по сути в рутину. Жизнь постепенно стала входить в прежнее русло. Город потихоньку избавлялся от рекламных щитов с элементами эротики и лубочной безвкусицы, от повсеместных вывесок на иностранных языках. Небо голубело, трава зеленела, вода в Неве снова стала такой же мокрой, какой была раньше, звезды по ночам светили ярче, и солнце днем грело почти так же тепло, как в старые времена. Все вроде бы стало налаживаться.
Кирилл Иванович и Максим Никифорович готовились к защитам докторских. В те годы еще было достаточно трех-пяти статей, трех-четырех выступлений на международных конференциях, одной монографии по материалам диссертации. Над докторантами еще не был занесен дамоклов меч из года в год увеличивающегося количества публикаций из списка ВАК, еще никто не слыхивал о таких заморских чудесах, как индекс Хирша или списки изданий Scopus и Web of Science… Многое было еще по-старому. Как говорится, огромный поезд Советского Союза ушел в небытие, но некоторые забытые вещи остались на перроне. Хотя кое-что уже доходило до кафедры в виде слухов и недомолвок. Вроде бы кто-то что-то краем уха где-то уловил, но все это было неточным, искаженным, неясным. Кирилл Иванович и Максим Никифорович понимали одно – нужно во что бы то ни стало прыгнуть в уходящий вагон поезда, успеть до всех грядущих преобразований, иначе не видать им степеней доктора наук, как собственных ушей.
Диссертации обоих ученых были полностью готовы. Все статьи, публикации, монографии, материалы выступлений на конференциях были в полном соответствии с необходимыми нормами. Впереди были предзащиты и назначение дня защит. Все было бы гладко, если бы двух противоборствующих коллег не съедало чувство взаимной неприязни и постоянная потребность отомстить друг другу уже и неведомо за какие именно обиды.
Первая предзащита была назначена для Кирилла Ивановича. Исследование было посвящено Джеку Керуаку и Аллену Гинзбергу, но попутно затрагивало Люсьена Карра, Уильяма Берроуза и многих других представителей битничества. Кирилл Иванович неоднократно ездил в США, встречался с еще живущими писателями бит-поколения или с родственниками уже покинувших этот мир (удалось это ему не без помощи русских эмигрантов из литературной среды). Материал был собран колоссальный, интересный, а главное – многое в исследовании было уникальным, новым, основанным на живых интервью и еще не опубликованным ни в США, ни в Европе, ни в России. При благоприятных условиях подобная диссертация прошла бы на ура, но ситуация, сложившаяся на кафедре, этому не благоприятствовала.