Как открывали мир. Где мороз, а где жара

«Пингвины, как бы радуясь нашим невзгодам, окружали нас во множестве, надоедая своими дикими концертами, — вспоминает молодой мичман, плывший на „Мирном“ под командованием Лазарева, к которому он относился с таким восхищением, какое только может испытывать молодой неопытный моряк по отношению к испытанному морскому волку. — Даже неповоротливые киты, — продолжает мичман, — отчего-то необыкновенно разыгрались; они выскакивали из воды стоймя… потом ныряли, показывая свой широкий хвост, — это была настоящая пляска морских чудовищ!»

Странный, зачарованный край… И эта зловещая пляска морских чудовищ, и хриплые крики птиц, до странности напоминающих своим обликом и прямым хождением людей, и эти могучие ледяные горы-айсберги, грозящие гибелью… И такими маленькими, такими хрупкими рядом с айсбергами казались корабли! Они шли, покрытые льдом, словно блестящими украшениями на елке. А где-то там, на другом конце света, был Петербург с шумными улицами, с теплыми, уютными и вполне безопасными домами. Сейчас там праздник, люди веселятся, а родные и близкие, прислушиваясь к завыванию ветра за окном, думают о тех, кто в море, о плавающих и путешествующих, и поднимают за них праздничные бокалы, желая только одного: увидеть их снова дома, и как можно скорей!

Да и сами моряки в этот праздничный день Нового года, едва миновала опасность столкновения с громадным айсбергом, собрались в кают-компании и поздравляли друг друга с наступившим Новым годом.

Между прочим, в те времена Новый год не встречали накануне, в полночь не поднимали бокалы со здравицей, как теперь. Его праздновали в первый день января за обеденным столом. Так было и на шлюпах…

Стоял самый разгар южного арктического лета, и какими же изматывающими становились вахты! Мичман Новосильский признается, что один раз он даже пожелал, чтобы его вахта скорей кончилась.

«Я спросил, — вспоминает он, — которая склянка?» — «Восьмая», — отвечают. «Сказать, когда будет на исходе».

Пройдя еще несколько больших льдин, доносят, что восьмая склянка совсем на исходе.

«Доложить старшему лейтенанту, что вахта его начинается», — с облегчением сказал Новосильский.

Не прошло и пяти минут, как старший лейтенант Обернибесов, отличный моряк, был уже рядом с Новосильским. «Каково?» — спрашивает он. «Не совсем хорошо, — отвечает Новосильский. — Много льдин и ледяных островов, а темнота такая, что видишь их только вблизи». — «Н-да, — неопределенно проговорил Обернибесов. — Однако у вас усталый вид, идите отдыхайте… спите».

Но спать Новосильский не мог. Некоторое время он сидел за столом, записывал в свой дневник впечатления последней вахты и, хотя сна все еще не было, лег и закрыл глаза. Но едва он начал забываться, как страшный удар потряс судно. Вместе со всеми мичман выскочил на палубу и увидел за кормой медленно удаляющийся айсберг…

И так день за днем. День за днем. Шуршит за кормою лед, проплывают айсберги, и вахтенный зорко следит за их путем, и слышится команда: «Лево! Больше лево! Так. Право. Еще право!..» И воет в снастях ветер, и тьма накрывает корабли, а когда она рассеивается, то моряки видят, как прямо перед носом корабля покачивается ледяная громада, словно раздумывая: а не стукнуть ли этих смельчаков, да посильнее, чтобы не повадно им было тревожить угрюмое ледяное царство!

Как-то раз, когда туман был особенно густ, так что не было видно ни зги, на «Востоке» потеряли своего спутника совершенно и окончательно; он не подавал о себе вестей, хотя с «Востока» непрерывно палили пушки, и после выстрелов, соблюдая паузу, чутко прислушивались, не донесется ли хотя бы отдаленный звук ответных выстрелов. Нет, ничего не слышно. На «Востоке» встревожились не на шутку и стали раздумывать: что же предпринять? Но удивительно капризна погода этих широт: туман неожиданно рассеялся, и обеспокоенные моряки совершенно неожиданно обнаружили корабль, который мирно шел своим путем, как ему и полагалось. Что же такое случилось, почему они не отвечали? — сигналил «Восток». А ничего, отвечал «Мирный», мы ничего не слышали: айсберги с таким грохотом сталкивались — благодарение богу, между собой! — что никакой пальбы за этим шумом невозможно было услыхать!

Моряки, несмотря на тяжесть похода, были здоровы и бодры, во всяком случае, они ни за что не сознались бы даже себе самим, что не всегда у них спокойно на душе. Но мыслимо ли полное спокойствие? Как ни бодрились, а тоска закрадывается в душу, когда на небе сгущаются тучи, когда на корабли опускается туман и ничего не видно вокруг; и может, в эту самую минуту перед носом покачивается айсберг, будто примериваясь, в какое место ударить хрупкий кораблик, чтобы вернее потопить его.