Как остановить время

– Гм, – с сомнением в голосе хмыкнул Уоллис, повернувшись к спутнику. – Фюрно, мы ведь не концерт устраиваем.

Фюрно глубоко вдохнул влажный воздух.

– Простите мне подобную дерзость, капитан Уоллис, но я хотел бы заметить, что в таких длительных путешествиях, как наше, музыкальный талант – бесценное умение.

– У меня есть и другие умения, сэр, – сказал я, обращаясь к Уоллису.

Тот насмешливо глянул на меня.

– Я умею ставить паруса, промасливать мачты и чинить снасти. Я умею читать и книги, и карты. Умею заряжать ружья порохом и довольно метко стреляю. Я говорю по-французски, сэр. И по-голландски, правда не так искусно. На ночной вахте не подведу. И это еще не все, сэр.

Фюрно уже еле сдерживал смех. Лицо капитана Уоллиса ничуть не посветлело. Похоже, теперь я ему нравился еще меньше прежнего. Он двинулся дальше, и полы его бархатного камзола хлопали на ветру, точно парус отчаливающего судна.

– Выходим рано. Завтра в шесть утра. До встречи на причале.

– Есть, сэр, в шесть часов. Буду на месте. Спасибо. Большое спасибо.

Лондон, настоящее время

Я вел урок истории в девятом классе, когда увидел в окно, как мимо идет Камилла, и мое сердце сжалось мукой.

– В правление королевы Елизаветы никто не носил в карманах бумажные деньги. Только монеты, пока не был образован Английский банк…

Я непроизвольно вскинул руку, но Камилла, хоть и видела меня, не ответила на мое приветствие. Моя рука безвольно опустилась, что не укрылось от глаз Антона.

Так продолжалось всю неделю. Камилла меня не замечала. В учительской не смотрела в мою сторону. Не здоровалась. Я причинил ей боль. Это я понимал. И не пытался с ней заговорить, чтобы не усугублять ситуацию. Дотерплю неделю, думал я, уеду в Австралию, а потом попрошу Хендрика отправить меня куда-нибудь подальше отсюда.

Но однажды мы столкнулись в школьном холле, и я, глядя в ее печальное лицо, невольно выпалил:

– Камилла, мне так жаль… Прости меня.

Она в ответ едва заметно кивнула – или мне показалось? – и прошла мимо.

В тот вечер, пока Авраам пытался отделаться от мальтийской болонки размером вчетверо меньше его, я смотрел на пустую скамейку и вспоминал, как обнимал Камиллу. От скамьи веяло печалью, словно и она помнила ту минуту.

В субботу начались каникулы. На следующий день я улетал в Австралию. Надо было отвезти Авраама на передержку и зайти в супермаркет. Я опускал в корзину дорожный тюбик зубной пасты, когда вдруг увидел Дафну. Она была в пестрой блузке и, внимательно глядя по сторонам, катила перед собой тележку с продуктами.

Я не хотел, чтобы она узнала о моем отъезде, и прикрыл журналом «Нью Сайентист» зубную пасту и лосьон от загара.

– Эй, мистер Хазард! – весело окликнула она меня.

– О, миссис Белло, привет!

К сожалению, избежать разговора не удалось. Она доложила, что буквально минуту назад столкнулась с Камиллой, – та шла на цветочный рынок на Коламбия-роуд.

В глазах Дафны плясали озорные огоньки.

– Не будь я вашим начальством, – а я-таки ваше начальство, – а будь, скажем, вашей соседкой, – но мы не соседи, – я сказала бы, гм… что по какой-то непостижимой причине мадам Герен испытывает некоторые чувства к одному новому учителю истории.

Резкий искусственный свет в зале бил по глазам.

– Но, разумеется, я этого не скажу, ведь я директор школы, а директорам не пристало говорить подобные вещи. Поощрять служебные романы было бы верхом непрофессионализма. Вот только… За последнюю неделю она и двух слов ни с кем не сказала. Вы не заметили?

– Боюсь, это дезинформация, – натужно улыбнулся я.

– Мне просто пришло в голову: а вдруг вы смогли бы ее подбодрить?

– Кому-кому, а мне это, пожалуй, не по зубам.

Повисла неловкая пауза. Во всяком случае, неловкая для меня. Вряд ли Дафна испытывала неловкость. Я опустил глаза в ее тележку и обнаружил рядом с пачкой макарон бутылку рома.

– Готовитесь к вечеринке? – спросил я, надеясь сменить тему.

– Если бы, – вздохнула она. – Нет, я покупаю «Бакарди» матери.

– И она ни с кем не поделится?!

– Ха! Ни за что на свете, храни ее Бог. Что до рома, то она страшная жадина. Она живет в Сербитоне, в доме престарелых, куда перебралась по собственному желанию, и постоянно требует, чтобы я тайком принесла ей бутылочку чего-нибудь покрепче. Шалунья. Я всякий раз чувствую себя чуть ли не американским бутлегером времен сухого закона.

Мне вспомнился бар в Аризоне: я играл на пианино регтайм, а рядом на грязном полу стояла бутылка муншайна.

– У нее проблемы с почками, и после приступа ей категорически запретили спиртное, но она заявляет, что живет ради удовольствий, а не для того, чтобы дольше пожить. Хотя ей уже восемьдесят семь, но она еще ого-го!

– Похоже, она у вас большой молодец.

Я из последних сил поддерживал разговор, а мой перевозбужденный гиппокамп упорно напоминал мне, что в школе Камилла выглядела неважно. Бледная, поникшая. А в обеденный перерыв демонстративно села в противоположном от меня конце учительской.

Но тут Дафна сказала такое, что всю мою тоску как ветром сдуло.