Как обуздать олигархов

(В 1971–1973 годах в Чили, при Альенде, группой ученых, возглавляемых английским кибернетиком Стаффордом Биром, также была сделана попытка создания кибернетической системы управления экономикой страны. Но проамериканская хунта Пиночета после прихода к власти этот эксперимент немедленно свернула, проявив трогательное единодушие с советским руководством.)

Но почему был сорван проект Глушкова и другие, подобные проекты? Благодаря косности бюрократизма? Бесспорно. Но ведь должны же были найтись в КПСС силы, способные этот бюрократизм преодолеть? Не все же там были косными чиновниками! И тут надо копать уже глубже, находить корешки в официальной идеологии СССР — марксизме. Эту идеологию, понятное дело, очень сильно исказили, но основу все-таки сохранили. И этой основой был экономический детерминизм. Вспомним — «политика есть концентрированная экономика» (Ленин) и т. д.

Между прочим, в этой своей глубинной основе марксизм был сущностно, мировоззренчески един с либерализмом, который он вроде бы отрицал. Однако это было отрицание некоторых проявлений капитализма, но вовсе не его сущности. Сущность оставалась той же самой: экономика преобладает над политикой. А следовательно, общество доминирует над государством. Ведь классы общества завязаны на производстве-распределении, тогда как государственная организация сосредотачивается на подчинении-управлении. В мире традиции общество подчинялось государству, но при капитализме все перевернулось с ног на голову — отсюда и экономический детерминизм.

Так вот марксизм, даже и в его революционной, большевистско-ленинской версии, ничем принципиальным от либерализма не отличался. Его адепты точно так же выступали за преобладание экономики над политикой, общества над государством. Только если при капитализме авангардом этого самого доминирующего (гражданского) общества выступила монополистическая буржуазия, то при «коммунизме» в центр всего встала партийная бюрократия. Партия — она ведь часть общества, а ее бюрократия — нервная система партии.

В сущности, советизм есть тот же самый капитализм, только партийный, здесь роль буржуазии играет номенклатура. Только это более примитивный и менее гибкий капитализм («четвертькапитализм», который в 1991 году сменился «полукапитализмом»). В условиях нормального капитализма все решает буржуазия, которая овладевает государственными рычагами посредством партийных структур. При советизме буржуазии нет (точнее, она находится в тени, подполье), а на ее месте находятся те, кому этого не полагается. Но модель они выстраивают такую же, в сущности, как буржуазия.

Правильнее, конечно же, было бы говорить о частично феодализме и частично капитализме. Выше уже отмечалось, что советский строй, образованный в результате крестьянско-рабочей революции, очень сильно напоминал феодализм (вождизм, новый аристократизм и т. д.). Но это — одна сторона. С другой же стороны имела место разветвленная партийно-бюрократическая олигархия, которая в 1953–1956 годах покончила с вождизмом. Правда, был еще период хрущевского волюнтаризма, но он не имел уже ничего общего со сталинизмом. Потом пришло время откровенно олигархического правления, при котором была проведена рыночная реформа Косыгина, а теневая экономика превратилась в мощнейший фактор. Капиталистический уклад в СССР взял верх над феодальным. Перестройка только легализировала этот процесс, привела его к логическому завершению.

Этот историко-социологический экскурс был сделан для того, чтобы обозначить одну важнейшую вещь. В СССР (за исключением сталинской эпохи) государство подчинялось обществу, вернее, его авангарду — партийной бюрократии. И такое подчиненное государство не могло в полной мере реализовать все свои огромнейшие возможности.

А они, эти возможности, и в самом деле грандиозны. Государство создано для того, чтобы возвышаться над различными группами, выполняя роль этакого наднационального регулятора. И эту роль оно выполняет даже тогда, когда подчинено буржуазии или номенклатуре. Поэтому-то ни буржуазия, ни номенклатура не распускают государство — оно им попросту необходимо. Оно приходит на помощь тогда, когда эгоизм общественных групп создает серьезные проблемы, для которых требуется властный арбитр. Конечно, этому арбитру не особо дают разгуляться, ограничивая его руководящую роль всякими парламентами и центральными комитетами. Но его надклассовая роль, несомненно, признается.