Как обуздать олигархов

В дальнейшем церковное начальство довольно легко смирилось с крушением многовековой монархии. Уже 17 марта Синод полностью одобрил решение князя Михаила поставить вопрос о судьбах русской государственности на усмотрение Учредительного собрания. А 26 июля высший орган церковного управления радостно приветствовал торжество «всеобщей свободы России», которое позже обернется страшными гонениями на Церковь.

Как же объяснить подобное поведение, резко расходящееся с многолетними традициями верноподданного консерватизма? Возникает соблазн списать все на недовольство иерархов бюрократическим контролем, установившимся в синодальный период. Это вполне соответствует нынешним представлениям об истории Русской Церкви, которую принято представлять стороной преимущественно «страдательной», по крайней мере тогда, когда речь заходит о XVII–XX вв. Однако не все так просто.

Никто, конечно же, не собирается отрицать факты, свидетельствующие о наличии бюрократического произвола в отношении Церкви. Но они вряд ли исчерпывают все содержание государственно-церковных отношений в Российской империи, всегда очень и очень неоднозначных. Так было и в начале прошлого века.

Нарастающее недовольство Синода было вызвано рядом правительственных мероприятий. Во-первых, церковные «верхи» выражали обеспокоенность в связи с мерами правительства по обеспечению веротерпимости в империи. В 1903–1905 годах Николай II издал несколько манифестов и указов, призванных несколько ослабить государственное давление на неправославных и старообрядцев (венцом этой политики стал Указ о веротерпимости от 16 апреля 1905 года). Почему-то «верхам», а их мнение выразил первоприсутствующий член Синода митрополит Петербургский Антоний (Вадковский) в особом письме. Комитету министров показалось, что такая политика правительства поставит инославных и «раскольников» в более выгодное положение. В том же письме он изъявил желание освободить Церковь от жесткой государственной опеки. И, что очень показательно, почти в то же самое время Синод принял особые «Правила», ставившие все церковные общества и кружки в строжайшую административную зависимость от епископата (епископ мог распустить любое из подобных сообществ).

Во-вторых, в 1916 году в обер-прокуратуре созрел план переустройства церковного управления. Планировалось провести довольно радикальную его децентрализацию, предусматривающую сокращение территориальных размеров епархий. Целью такого сокращения объявлялась необходимость приближения архипастырей к самой пастве. Кроме того, оберпрокуратура намечала избавить епископат от груза административно-хозяйственных забот и переориентировать его на решение задач, связанных с духовным руководством. Понятно, что такие замыслы были встречены бюрократическими кругами Церкви без всякого восторга.

И, наконец, в-третьих, правительство по распоряжению императора приостановило работу Предсоборного присутствия, ставящего своей целью созыв Поместного собора (точнее сказать, работа по его созыву ограничилась деятельностью специализированных отделов). В известном смысле, это мероприятие может быть охарактеризовано как бюрократическое вмешательство в церковную жизнь, однако и здесь есть свои тонкости.

Было совершенно очевидно – синодальное руководство считает главной целью грядущего Собора восстановление в России патриаршества. И многим казалось, что тем самым Церковь не столько обретет духовную независимость от светских властей, сколько нарушит принцип соборности в деле организации церковной жизни. Синодальную бюрократию обвиняли в попытке отдалиться от государства и создать нечто вроде отдельной административно-хозяйственной корпорации, управляемой строго централизованно и на монархических началах. Такого мнения держался, например, о. Павел Флоренский, бывший, кстати, убежденным противником восстановления патриаршества. В 1916 году он писал следующее: «…Западный соблазн, давно уже стучавшийся в Золотые ворота, в последнее время, не делая даже особых усилий, молчаливо принят и подразумевательно исповедуется Церковью русской. Здесь имеется в виду мысль о канонической якобы необходимости монархической духовной власти Церкви Православной, тогда как власть светская может и, пожалуй, даже должна быть коллективной. Иначе говоря, в церковных кругах, считающих себя… столпами канонической корректности, с некоторых пор… стала культивироваться мысль о безусловной необходимости неограниченной церковной власти и склонность к светской власти, так или иначе коллективной…»