Я моргнула, ничего не соображая. В голове у меня помутилось. Мне не удавалось перевести его слова реальное расстояние.
— Три футбольных поля? — он попробовал еще раз.
— Возможно.
Он поджал тонкие губы, раздувая ноздри, бледный даже в удушливой жаре. — Знаешь ограду по периметру возле входа? Пустырь через дорогу?
— Да. Видела.
— На стоянке припаркован мой микроавтобус «Фольксваген». Он выглядит как реликвия, и никто не обратит на него внимание.
— Не получится, я не видела его. — Не зная точно, где находится автобус, я бы никогда не попала в цель. Или смогла бы?
— У тебя нет выбора. Сзади пусто, сидений нет. Можешь представить себе это в голове?
Я попробовала, вспоминая образы этих автобусов из кино и телевидения. Длинный и узкий, много окон. Иногда занавески закрывают интерьер от посторонних глаз. Открытое пространство. Так далеко отсюда. — Думаю, да, — ответила я.
— Нужно, чтобы ты попыталась туда попасть, Эви, пожалуйста. Когда я обернусь, сосчитай до десяти и перемещайся. Встретимся там.
— А если я промахнусь? Единственный раз, когда я телепортировалась так слепо, случился сразу после смерти Вайята в Олсмилле. Мне повезло, что мы тогда не приземлились на дерево. Повезет еще раз, если я сейчас не окажусь в моторе автобуса.
— Не промахнись. — Он улыбнулся. В нем я видела надежду, утешение и железную волю. Больше воли, чем у меня сейчас, и я была этому рада. Рада, что рядом есть кто-то еще, кто может быть сильным за меня. Я не думала, что смогу это сделать, но Фин верил в меня. Этого достаточно.
— Хорошо.
Он не терял времени, превращаясь обратно, а затем исчез. Я начала отсчет, все еще уверенная, что он мне померещился. Никакого микроавтобуса нет. Я сдохну… семь… шесть… в мусорном контейнере или застряв на тротуаре. Но это не важно. Меня тошнило от кашля, пота и… четыре… три… я не чувствовала ног. По крайней мере, все будет кончено.
…два… один.
Готова или нет, но я перемещаюсь.
Я задержала дыхание и скользнула в пролом. Дикая боль разрывала меня на части. Ужасные звуки скрежещущего металла давили на меня, раздаваясь вокруг и сверху. Я двигалась сквозь мучительную боль, дрейфуя к образу автобуса. Разрываемая на части, я проходила через толстые слои твердой стали. И огонь.
Нацеленная на место, которого не существовало.
Кровь была у меня во рту, в носу, в глазах. Вкус ее ощущался на языке, запах — в носу, и кровь и боль следовали за мной в небытие.
Глава 16
Ужасный запах вырывает меня из беспокойного, наполненного сновидениями сна. Не гнили — отвратительного мяса. Щедро замаринованного в уксусе. Боже, пожалуйста, не дай Эш снова готовить эту корейскую квашеную капусту. Джесси ест это, но не я. Особенно когда уже пять дней болею гриппом, за четыре дня не ела ничего гуще картофельного пюре и испытываю искушение просто отрубить себе голову по самую шею, чтобы слизь быстрее вытекла.
Приоткрываю один глаз. И вижу знакомые пятнистые обои — то, что когда-то было белыми и желтыми маргаритками. Абсолютно не в моем вкусе, но я никогда не бываю дома достаточно долго, чтобы меня это волновало. До недавнего времени — нет.
Моя голова кажется мертвым грузом, когда я переворачиваюсь на другой бок. На прикроватном столике стоит свежий стакан апельсинового сока — вернее, в роли столика выступает старый ящик из-под апельсинов. Мне нравится его простота. Рядом с соком стоит полупустая коробка из-под салфеток. Я тянусь к одной из них и тяну. Проклятая штука зацепилась, и вся коробка полетела на пол.
— Черт, — хриплю я.
Подползаю ближе к краю кровати и заглядываю вниз. Коробка упала довольно далеко, слишком далеко, чтобы дотянуться. У меня из носа начинает капать. Мне нужны салфетки. Я просто не могу заставить свое мертвое тело встать и забрать их. Разочарование заставляет меня зарычать, от чего глубоко в моей больной груди появляются хрипы. Последовавший за этим кашель сотрясает все тело и оставляет горло ободраным, саднящим.
Просто убейте меня.
Передо мной болтается салфетка. Я смотрю на руку, которая ее держит, затем скольжу вверх, пока не наталкиваюсь затуманенным взглядом на лицо Вайята.
— Ты уронила, — говорит он.
Я ворчу, беру салфетку и высмаркиваюсь. Достаточно сильно, что у меня закружилась голова. Я откидываюсь на подушку, выронив использованную салфетку. Закрываю глаза, желая, чтобы комната перестала вращаться. Не могу спать, когда она так крутится.
Матрас погибается. Прохладная рука прижимается к моему вспотевшему лбу. Как хорошо.
— Эш говорит ты не ешь весь день.
— Болею.
— Тебе нужно есть, Эви.
— Нет.
— Если не будешь есть, то попадешь в больницу.
Я резко открываю глаза. Ненавижу больницу. Презираю ее. Предпочитаю зашивать свои собственные раны, обычно так и делаю. Вайят держит на ладони две красные таблетки. Я смотрю на них. Еще лекарства. Таблетки тоже ненавижу, и он это знает. Он снова давит, как давил на меня весь месяц. Вообще-то, всю весну было тяжелее, чем обычно.