– Старый гордец, – продолжала Берилл. – Так и не признался мне, что с чем-то борется. А я не сумела найти нужных слов или подходящего случая, чтобы расспросить его обо всем этом. Потом у него разболелась спина. Психосоматическое это было или нет, но ему пришлось спать в другой комнате, потому что иначе он беспокоил бы меня, поднимаясь. По крайней мере, так он говорил. Как-то вечером мы пили чай, смотрели какую-то ерунду по телевизору, и ни с того ни с сего он повернулся ко мне и говорит: «Помнишь, ты сказала мне сразу после нашего знакомства о том, как поступила бы, если бы перестала любить человека, с которым живешь?» «Да», – ответила я. «Ты до сих пор так думаешь?» – спросил он. «Да, до сих пор». И я
Удостоверившись, что Берилл в порядке, и пообещав вскоре связаться с ней, Эндрю с Пегги вышли из заведения, как двое зрителей из кинотеатра – щурясь от солнечного света, мысленно погрузившись в только что услышанную историю.
Остановившись на парковке, они проверили свои телефоны. На самом деле Эндрю просто пролистывал вверх-вниз полученные сообщения: предложения от поставщиков пиццы, у которых он никогда ее не заказывал, спам от разного рода мошенников, ерунду по работе. Овладевшая им после рассказа Берилл безысходная печаль не отпускала.
Пегги смотрела куда-то вдаль. Упавшая на щеку ресничка напоминала тончайшую трещинку на фарфоре. Где-то поблизости тишину прорезал автомобильный гудок; Эндрю наклонился и взял Пегги за руку. Она с удивлением взглянула на него.
– Давай прогуляемся, – предложил он.
Они вышли с парковки и, держась за руки, направились к центру города. Эндрю не планировал идти туда, но сейчас это воспринималось естественно, словно их влекла некая невидимая сила. Они шагали по главной улице, лавируя между родителями с колясками и группами туристов, которые то останавливались, словно у них сели батарейки, то двигались дальше, к замку Алник с его красно-желтыми, туго натянутыми ветром флагами Нортумберленда. Не обмолвившись ни словом, собирая на туфли свежескошенную траву, Эндрю и Пегги обогнули замок по прилегающим полям и прошли дальше вниз, мимо детей, перебрасывающихся потрепанным теннисным мячом, и пенсионеров, отдыхающих за столиками для пикников и наблюдающих за хмурыми, наползающими на солнце облаками. Спустившись по натоптанной тропинке, они достигли наконец реки и прямо у кромки воды обнаружили уединенную, поросшую мхом скамейку. Они слушали журчание реки и смотрели, как, стараясь устоять, борется с течением камыш. Пегги сидела выпрямившись, положив ногу на ногу и накрыв колено ладонями. В отличие от стремительной реки оба почти не шевелились – как фигурки, которые Эндрю расставлял вдоль железнодорожного полотна на полу гостиной. Но даже в этом спокойствии присутствовало движение. Каждые несколько секунд нога у Пегги едва заметно вздрагивала, как метроном. Эндрю знал, что причина не напряжение или нервы, а биение сердца. И в какой-то момент его осенило: пока в человеке живет это биение, сохраняется и возможность любить. Сердце стучало быстрей и быстрей, словно энергия реки гнала кровь по жилам, понуждая к действию. Рядом пошевелилась Пегги.
– Итак, – произнесла она с едва заметной дрожью в голосе. – Блиц-опрос. Какие предпочитаешь булочки – с джемом или с кремом?
Эндрю обдумал ее слова.
– Не уверен, что это действительно имеет значение. – В сравнении с великим замыслом бытия. Он наклонился, взял лицо Пегги в свои ладони и поцеловал.
Он был готов поклясться, что в этот миг откуда-то донеслось кряканье уток.
Глава 20
Честно говоря, если внимательно рассмотреть и изучить все факты, а потом сделать выводы, то Эндрю до определенной степени был пьян. В гостиной у Имоджен он вместе с хихикающей Сьюзи исполнил головокружительный танец, хрипло подпевая «Счастливому разговору» Эллы. К тому моменту он и Сьюзи стали лучшими друзьями.