Капитана Тимохина объединяет с героем Шенграбена и «невоенный» облик, и глубокое внутреннее родство. Вызванный к полковому командиру, ротный Тимохин – «человек уже пожилой и не имевший привычки бегать» – бежит, «неловко цепляясь носками», «рысью». «Лицо капитана, – отмечает Толстой, – выражало беспокойство школьника, которому велят сказать невыученный им урок. На красном (очевидно, от невоздержания) лице выступали пятна, и рот не находил положения» (т. 1, ч. 2, I). Внешне Тимохин ничем не примечательный «служака». Однако Кутузов, узнавший его во время смотра, с симпатией отозвался о капитане: «Еще Измайловский товарищ… Храбрый офицер!». Накануне Бородина Тимохин просто и буднично говорит о предстоящем сражении: «Что себя жалеть теперь! Солдаты в моем батальоне, поверите ли, не стали водку пить: не такой день, говорят» (т. 3, ч. 2, XXV). По словам князя Андрея, «то, что есть в Тимохине» и в каждом русском солдате, – глубокое патриотическое чувство – «одно только и нужно на завтра», чтобы выиграть Бородинское сражение. Успех сражения, заключает Болконский, «никогда не зависел и не будет зависеть ни от позиции, ни от вооружения, ни даже от числа» (т. 3, ч. 2, XXV) – он зависит только от патриотизма солдат и офицеров.
Тушин и Тимохин – герои, живущие в мире простых и поэтому единственно правильных нравственных истин, доверяющие своему глубокому нравственному чувству. Истинного героизма, как и истинного величия, по мысли Толстого, нет там, где нет «простоты, добра и правды».
Изображение русского дворянства. Один из важнейших тематических пластов романа – жизнь русского дворянства начала XIX в. Еще в 1850-е гг. дворянство интересовало Толстого-художника как среда, в которой формировались характеры будущих декабристов. По его мнению, истоки декабризма нужно было искать в Отечественной войне 1812 года, когда многие представители дворянства, испытав патриотический подъем, сделали свой нравственный выбор. В окончательном варианте романа дворянство уже не только среда, из которой появляются люди, задумавшиеся о будущем России, не только общественно-идеологический фон для главного героя – декабриста, но и полноценный объект изображения, аккумулирующий размышления автора о судьбе русской нации.
Дворянство Толстой рассматривает в его отношении к народу и национальной культуре. В поле зрения писателя – жизнь всего сословия, которое предстает в романе как сложный социальный организм: это сообщество людей, живущих многообразными, порой полярно противоположными, интересами и стремлениями. Нравы, поведение, психология, образ жизни различных кругов дворянства и даже отдельных его представителей – объект пристального внимания романиста.
Петербургский свет – лишь небольшая, наиболее отдаленная от интересов народа часть сословия. Ее духовный облик выясняется в самом начале романа. Вечер у Анны Павловны Шерер, которую автор сравнивает с хозяйкой «прядильной мастерской», – это «равномерная, приличная разговорная машина», заведенная для обсуждения модных тем (разговаривают о Наполеоне и готовящейся антинаполеоновской коалиции) и демонстрации светской благовоспитанности. Здесь все – разговоры, поведение героев, даже позы и выражения лиц – насквозь фальшиво. Нет лиц, индивидуальностей: все словно надели маски, намертво приставшие к лицам. Василий Курагин «говорил всегда лениво, как актер говорит роль старой пиесы». Анна Павловна Шерер, напротив, несмотря на свои сорок лет, «была преисполнена оживления и порывов». Живое общение заменено обрядами, механическим соблюдением светского этикета. «Все гости, – иронически замечает автор, – совершали обряд приветствования никому неизвестной, никому неинтересной и ненужной тетушки» (т. 1, ч. 1, II). Громкий разговор, смех, оживление, любое непосредственное проявление человеческих эмоций здесь абсолютно неуместны, так как нарушают заранее определенный ритуал светского общения. Вот почему поведение Пьера Безухова выглядит бестактным. Он говорит что думает, увлекается, спорит со своими собеседниками. Наивный Пьер, поддавшись обаянию «изящных» лиц, все ждал чего-нибудь «особенно умного».
Важнее речей становится то, что не высказывается, а тщательно скрывается посетителями Шерер. Например, княгиня Друбецкая только потому пришла на вечер, что хочет добиться у князя Василия протекции для сына Бориса. Сам князь Василий, желающий пристроить сына на место, которое предназначалось барону Функе, спрашивает, правда ли, что императрица желает назначения барона на это место, «как будто только что вспомнив что-то и особенно-небрежно, тогда как то, о чем он спрашивал, было главною целью его посещения» (т. 1, ч. 1, I). Изнаночная сторона скованной условностями жизни высшего петербургского общества – дикая попойка у Анатоля Курагина, в которой участвует Пьер Безухов.