Как накормить диктатора

В Кампале до сих пор поговаривают, будто Амин пил кровь убитых им людей. И ел куски их печени. Якобы так он поступил с Чарльзом Арубе – начальником штаба, попытавшимся свергнуть Амина. “В мою бытность министром здравоохранения Амин несколько раз настаивал, чтобы его оставили наедине с телами его жертв <… > Разумеется, никто не знал, что он там делает”, – пишет Генри Киемба. “Большинство людей в Уганде верит, что дело в ритуалах крови”[15].

Однако в другом месте Киемба признается, что Амин специально пытался произвести впечатление непредсказуемого человека. Может, все дело в этом?

– Я не верю в его каннибализм, – однозначно считает майор Иейн Грэхем. – Да. Он убивал людей, и я очень об этом сожалею. Но не верю, что он их ел.

Амин шокировал, люди его боялись, а значит, все больше и больше спускали ему с рук. Подобная стратегия устраивала европейские страны: ссылаясь на пример Амина, каннибала и дикаря, можно было высмеивать независимость африканских стран.

Никто своими глазами не видел, как президент ест человеческое мясо. Даже Киемба, написавший свои воспоминания вскоре после того, как тот пытался его убить, не пишет, что президент был каннибалом. Вокруг этой славы только пересказы да пересуды.

Но ведь я нахожусь возле первоисточника! Кого еще спрашивать о каннибализме Амина, если не Отонде Одеру, его бессменного повара?

Пообщавшись с ним неделю, я наконец набираюсь смелости.

– Многие говорят, что Амин был каннибалом… – начинаю я.

Одера делает глубокий вдох. Видно, что он ждал этого вопроса. С минуту он думает, сидя на ящике под большим деревом, где мы ведем наши многочасовые беседы. И наконец произносит:

– Богом тебе клянусь, я ни о чем таком не знал. Конечно, я слышал сплетни. Меня не раз спрашивали, готовил ли я для него человеческое мясо.

Нет. Такого никогда не было.

Ни в холодильниках, ни в холодильных камерах, за которые я отвечал, я никогда не видел мяса, в происхождении которого не был бы уверен, которого не купил бы лично. Солдаты ни разу не приносили мясо неизвестного мне происхождения. Закупками занимался только я.

И Отонде начинает плакать.

Слезы капают с подбородка на клетчатую рубашку. Он пристально смотрит на меня, словно проверяя, верю ли я ему. Словно в голове у него не умещается мысль, что он должен отвечать на подобные вопросы. Словно он не может себе представить, что человек, который трижды повышал ему зарплату; человек, благодаря которому у него было четыре жены и два костюма; человек, который выдавал ему в конверте деньги на учебу и содержание детей; человек, для которого он каждый день готовил сытный плов, запекал рыбу, резал овощи; которого кормил, как мать кормит ребенка, и о добром настроении и здравии которого заботился на протяжении стольких лет, – что этот человек мог съесть человеческую печень.

10

Амин получил прозвище Дада, когда его застали с любовницей, а он попытался выкрутиться: “Да это не любовница, это дада”. Дада на суахили означает сестра. Его армейские товарищи долго над ним потешались, потом начали так его называть, и прозвище прилипло.

Официальных жен у Амина было пять. Они жили не во дворце, а в соседнем здании. Приходили только поесть, а потом уходили. Меня они обычно спрашивали лишь о том, какой будет десерт – фруктовый пирог или чизкейк; иногда еще заглядывали вечерком на кухню перекусить. Амин редко бывал во дворце, и думаю, им было одиноко. А ничто так не поднимает настроение, как сладкое.

Беседовал ли я с ними? Нет. Не дело повара вести беседы с женами президента. Если они и пытались заговорить, я всегда вежливо, но решительно заканчивал разговор. У Амина везде были свои глаза и уши, я уверен, что кто-то из поваров доносил спецслужбам. Не хватало мне только, чтобы пустили слух, будто я втерся в доверие к женам Амина.

Впрочем, их жизнь легкой тоже не назовешь.

Как-то раз Амин в одиночку поехал за город. Он частенько уезжал куда-то один, без охраны, но в ту ночь во дворец позвонили и сказали, что президент попал в аварию. Все мы испугались. Его первая жена, Мадина, начала одеваться, чтобы ехать в больницу. Всех нас трясло.

Пока мы суетились, во дворце вдруг объявился Амин. Рука его была забинтована, но ничего серьезного, очевидно, не случилось. Несмотря на это, он был в ярости. Увидев красиво одетую Мадину, он тут же принялся ее избивать, крича: “Вырядилась?! Думала, я умер?!”

И бил ее дальше. Бил смертным боем.

Все мы остолбенели. Никто и пикнуть не посмел; мы боялись, что Амин убьет Мадину на наших глазах, а потом примется за нас. Наконец человек по фамилии Кизито, которому Амин безгранично доверял, вскрикнул:

– Господин президент, умоляю, перестаньте!

В ту же секунду Амин выхватил из кобуры пистолет и выстрелил в Кизито. Один раз, второй, третий. Ни одна из пуль не попала в цель, и Кизито, хоть и стоял совсем близко, выжил. Мадина тоже.

Никто из прислуги не произнес ни слова. Мы все вернулись к своим делам. Но все понимали: если Амин бьет при нас свою жену; если стреляет в Кизито, которому доверял как брату, то он в любой момент может застрелить и любого из нас.