Государство пыталось время от времени бороться с выведением слишком большой зарплаты. Но в отсутствие рынка, при котором доходы зависят от прибыльности предприятия, борьба с высокими зарплатами оборачивалась обычно чисто бюрократическим ее урезанием. Страдал не мошенник, а честный труженик, показавший высокую производительность, надеясь подзаработать. Начальство уменьшало передовикам производства расценки, по которым платили деньги за фиксированный объем работы, и человек должен был больше трудиться, чтобы не потерять в заработке. Рабочие на это откликались собственными «инновациями». Вот как вспоминает журналист Г. Красухин свою трудовую молодость на заводе:
В ходе подобной борьбы начальство иногда вообще отказывалось от сдельщины, предпочитая повременную оплату. Но этот подход фактически разрушал всякую материальную заинтересованность работника.
Как-то на строительстве Братской ГЭС гигантский кран вдруг перестал разгружать машины. Очередь из грузовиков растянулась на километр. Когда стали разбираться в причинах, выяснилось, что у крановщика в кабине сидит девочка и ему с ней явно не до разгрузки – другими делами занимаются. Бригадир в итоге разъяснил ситуацию: в Москве решили, что крановщики зарабатывают слишком много, и стали платить стабильную помесячную зарплату, не зависящую от трудового вклада работника. Понятно, что при таких условиях вместо труда начались развлечения [Геллер 1999: 323–324]. Советская экономическая теория не считала подобное положение дел большим злом. Предполагалось, что, помимо материальных стимулов к труду, у советских граждан есть еще и моральные. В советской пропаганде много говорилось о социалистическом соревновании, в котором различные коллективы должны были стремиться обгонять друг друга по производственным показателям. Победитель соревнования получал почетную грамоту, а иногда – правительственную награду. Его портрет вывешивался на Доску почета предприятия, района или города. Считалось, что почет и уважение общества предпочтительнее высоких заработков. Однако работники так не считали и откликались на моральные стимулы по принципу: вы делаете вид, что нам платите, мы делаем вид, что работаем. В итоге, по оценкам социологов, от 5 до 15% работников на большинстве предприятий были лишними. Их держали «на всякий случай» [Кудров 2007: 389]. Точнее, на всякий случай создавались ставки для работников, которые заполнялись реальными людьми, если таковые имелись, или же вообще не заполнялись. На Секретариате ЦК КПСС в 1969 году говорилось о нехватке 2,5 млн рабочих по стране [Секретариат… 2022: 124], но многие из тех, кого «не хватало», на деле были лишними. Это напоминало «запасливость» директоров в борьбе за материальные ресурсы. На зарплату ведь все равно шли деньги не свои, а государственные. Зато в случае запоя работяги или его внезапного увольнения лишний человек в штате помогал сохранить способность выполнять план, не перенапрягаясь. Думается, что и я в тот год, когда работал на ТЭЦ, был таким «лишним человеком». Если бы меня не существовало, они не смогли бы заполнить имеющуюся штатную единицу в цеху, но с работой все равно легко справились бы. Как правило, я был на подхвате у опытных рабочих: подносил, поддерживал, прихватывал. Иногда выполнял несложные слесарные задания, которые они, чуть поднапрягшись, могли выполнить и сами. Ну а то, что мне позволяли в рабочее время конспектировать «Капитал», выполняя не производственное, а учебное задание, говорит само за себя.
Ест ли корова опилки?
Особым вопросом для отечественной экономики всегда был вопрос аграрный. Осенью 1963 года крупный московский чиновник – начальник всех зерновых в Минсельхозе – сидел, погрузив седую голову в ладони: «Сегодня самый тяжкий день в моей жизни. Мы у Канады хлеб закупили» [Черниченко 1991: 146]. Тоску чиновного страдальца понять можно. Россия была крупным экспортером зерна, что при последних царях, что в сталинские годы. И вдруг – Канада. А затем и другие капиталистические страны. Популярный анекдот гласил, что при въезде в штат Айова американцы установили рекламный щит: «Добро пожаловать в житницу Советского Союза!» [Орлов, Попов 2016: 295].