Но возникает вопрос, каким же образом предприятия могли оплачивать труд такого большого числа работников вне зависимости от того, нужны они производству или нет. Отнюдь не директора решали, сколько и кому заплатить. Там, где выпускалась нужная потребителям продукция, работники не могли получить больше, чем на заводах, производивших такое барахло, на которое вряд ли способен положить глаз простой советский человек. Заработки определялись размером оклада служащих и тарифной ставки рабочих. И оклады, и ставки, и нормы выработки рассчитывались централизованно. Конечно, они не были одинаковыми по всей стране. Более того, централизованно осуществлявшаяся дифференциация заработков считалась важнейшим преимуществом социализма над рыночным хозяйством. Ведь советская власть, устанавливая на ряде предприятий сравнительно более высокую оплату труда, могла стимулировать приход лучших работников туда, куда требовалось. Так, например, неплохо зарабатывали люди, связавшие свою жизнь с военно-промышленным комплексом, поскольку для советских вождей не было ничего важнее обороноспособности. Специальные надбавки выплачивались тем, кто соглашался трудиться на Крайнем Севере. Ведь иным способом туда работников заманить не удавалось (по крайней мере, с момента окончания сталинских репрессий). Бывали случаи (например, с типографией «Красный пролетарий», печатавшей политическую литературу), когда размер зарплаты отдельных предприятий устанавливался непосредственно высшим руководством страны [Секретариат… 2021: 37, 152]. А вот в легкой («легонькой», как говорилось в одной комедии советской эпохи) промышленности государство обеспечивало гражданам сравнительно невысокий уровень жизни.
Однако в любом случае без зарплаты люди не сидели. Хорошо или плохо работало предприятие – фонд заработной оплаты у него имелся всегда [Никонов 1980: 310]. Директорам никогда не приходилось говорить работникам: давайте затянем потуже пояса на время кризиса, поскольку сейчас у нас нет денег. В то же время директорам не приходилось и поощрять своих подчиненных по-настоящему высокими выплатами в тех случаях, когда предприятие добивалось успехов. Покупатели могли гоняться за дефицитом, но выгоду получали не производители этого дефицита, а спекулянты.
Премии, правда, постоянно выплачивались. Но они тоже регулировались централизованно, а потому невелики оказывались возможности руководителей по поощрению самых лучших, самых нужных им работников. Я, к примеру, работая в свое время на ТЭЦ, ежемесячно получал премию за экономию электроэнергии, но до сих пор не знаю, каким образом мне удавалось ее экономить. Такого рода премии были фактически не формой поощрения, а частью должностного оклада.
При этом мошенники могли манипулировать системой оплаты труда в своих интересах, если, скажем, «приписывали» себе липовые работы, на самом деле не осуществленные. Петербургский профессор Григорий Тульчинский в мемуарах вспоминает, что как-то раз в молодости его направили на министерские курсы повышения квалификации. Начальник отдела труда и зарплаты министерства начал свой лекционный курс с такой фразы: «Запомните, что в нашей стране зарплата не зарабатывается, а выводится – такая, какую надо» [Тульчинский 2007: 141].
Борис Ельцин, когда в молодости был на стройке мастером, столкнулся с подобной ситуацией. Работали у него заключенные, и им выводили такую зарплату, которую они диктовали. Реально же следовало платить по результатам труда в два с лишним раза меньше. Ельцин попытался сломать традицию.
В конечном счете мастер сумел совладать с зэком, но, вообще-то, в подавляющем большинстве случаев бюрократический торг обеспечивал выведение такой зарплаты, которая нисколько не соответствовала реальности. Проверить, действительно ли работяги произвели столько продукции, сколько записано в документах, было довольно трудно. Особенно если вдруг «сгорел» склад готовых изделий, или «сгнила» картошка, хранящаяся до весны, или высокопоставленный контролер становился участником сговора и получал свой откат от приписок.