Как мы жили в СССР

Почему такая система порождала дефицит, мы в общем уже знаем. Рыночные стимулы к удовлетворению потребителя не работали: власть сознательно устранила рынок ради директивных планов. А планирующие органы не имели информации ни о том, сколько страна может производить, ни о том, сколько и каких конкретно товаров она хочет потребить. Ничто не заставляло производителя думать о потребителе: ни свой интерес, ни грозный окрик начальства. В экономике согласований ко взаимному удовлетворению приходили все (министры, директора, бригадиры, рабочие), кроме потребителя. Точнее, как только эти рабочие, бригадиры, директора и министры становились потребителями, так сразу они сталкивались с оборотной стороной своих согласований и вынуждены были хитрить, ловчить, изворачиваться ради добычи нужного им товара. Высокопоставленным лицам это удавалось легче, простым гражданам – тяжелее. Но с дефицитом так или иначе сталкивались все.

Один госплановский чиновник как-то раз с цинизмом, свойственным такого рода людям, заметил, что хозяйственник всегда должен пребывать в страхе получить инфаркт из‑за гнева вышестоящего начальства. Если же с его стороны давления нет, должна быть угроза инфаркта с какой-то иной стороны [Найшуль 2005: 15]. В советской системе директора частенько получали инфаркты по разным причинам, но только не потому, что игнорировали предпочтения потребителя.

Конечно, советские идеологи должны были на проблему дефицита реагировать. Обычно реакция оказывалась простой: налицо временные трудности, то есть дефицит рассосется по мере того, как мы будем совершенствовать планирование с помощью ЭВМ – электронно-вычислительных машин, как было принято говорить в СССР, где не использовалось слово «компьютер» [Корнаи 2008: 266]. Скажем, однажды на заседании Президиума Совета Министров Косыгин поинтересовался, как составляется план распределения драгоценных металлов: «Наверное, вы собираете заявки со всех министерств, ведомств, Советов министров союзных республик, потом обнаруживаете, что они вдвое превышают имеющиеся ресурсы, и тогда каждую заявку урезаете наполовину?» Выяснилось, что примерно так все и делается. Тогда Косыгин возмутился и заявил о необходимости осуществления расчетов, проведения экспертизы. Планы стали представлять несколько иначе, однако по сути ничего не изменилось [Ершов 2004: 153].

Иногда аналитики советской эпохи набирались смелости и тайком поговаривали о такой важной причине устойчивости дефицита, как личная заинтересованность бюрократии в его сохранении. Ведь если из‑за нехватки того или иного вида ресурсов возникал бюрократический торг, ответственные работники, имевшие возможность дать кому-то больше, а кому-то меньше, внакладе не оставались. Люди, которым они оказали услугу, затем, в свою очередь, оказывали услугу им. Михаил Горбачев как-то раз дал импульсивную, но точную характеристику системы: «Все привыкли делить: генсек делит, премьер делит, замы делят, Госплан делит, и клерк, сидящий на строчке в Госплане, который делит металл какой-то там, тоже делит. И все живут» [Стародубровская, Мау 2001: 206]. Более грубо о том же сказал один советский хозяйственник:

Миллионы теток собирают миллиарды заявок, составленных «с потолка», распределяют, перераспределяют и удовлетворяют или не удовлетворяют миллиарды возможных заявок. <…> И всем этим занимаются в основном, мягко говоря, не очень компетентные тетки, зачастую в глаза не видавшие то, что они распределяют [Дионисиади 2016: 175].

Проблема состояла не только в коррупции клерков и некомпетентности теток. Советская экономика сама порождала дефицит. Нехватка продукции оказывалась неотделима от системы ее планового распределения. Иначе говоря, если в рыночном хозяйстве при многих минусах система работает на ликвидацию любого случайно возникшего дефицита, то в советской экономике даже случайно возникшая сбалансированность исчезает, уступая дорогу всепобеждающему дефициту. В социалистической Венгрии по этому поводу сложили анекдот. Попадает капиталист в ад. Ему предлагают выбрать между капиталистическим и социалистическим адом. Он выбирает последний. Святой Петр удивляется: с чего бы это капиталист захотел в социализм? Тогда старый грешник объясняет: «Если там отыщется котел, в котором меня должны варить, то не будет воды. Если появится вода, не будет дров. А если все-таки и они найдутся, куда-нибудь запропастится дежурный черт, который разжигает костер» [Корнаи 1990: 57].