Как мы умираем. Ответ на загадку смерти, который должен знать каждый живущий

Ситуация сложная. Салли кажется нервной и взволнованной, но отказывается признавать это. Мы все (кроме самой пациентки) заметили, что в последние дни она спит намного дольше, иногда даже днем, но ее энергия только убывает. Санитары понимают, что начался процесс умирания, но она совершенно не представляет себе другого исхода болезни, кроме как поправиться для химиотерапии, родить детей и жить с Энди долго и счастливо. Сегодня она едва может держать стакан воды. Ее тревога провоцирует беспокойство, на сдерживание которого расходуется вся оставшаяся энергия; ее страх сражается с чудовищем бессознательного. У нас есть лекарства, способные помочь справиться с тревогой, но, остановив ее панику, мы просто позволим ей умереть.

Я знаю, что она истощена, взволнована и неспособна расслабиться. Знаю, что небольшая доза успокоительного ослабит это изнурительное волнение, но не могу просить Салли о сознательном согласии, потому что она не может и не примет правду. Я решила дать ей пробную крошечную дозу лекарства от тревоги и планирую следующий шаг, когда мы увидим, снизит ли это ее возбуждение. Мы болтаем, пока половина таблетки растворяется под ее языком.

― Салли, у вас сегодня есть силы? — спрашиваю я, задаваясь вопросом, заметила ли она изменения.

― О, не очень. Но я сегодня много спала, чтобы наверстать упущенное, когда боль была сильной. Я по-прежнему чувствую сонливость... Как вы думаете, может, это морфий? — она меняет положение и начинает беспокойно собирать и распускать волосы.

― Иногда в первые несколько дней морфий вызывает сонливость, но вы принимаете его две недели, и такого не было. Так что не думаю, что это морфий. Более вероятно, что вы немного хуже себя чувствуете (я закидываю удочку) и нужно немного больше спать.

Попадет ли она мой крючок?

― Хорошо, как вы думаете, когда я смогу начать химиотерапию? Боль стала меньше, а тошнота прошла, так что все определенно становится лучше. Знаете, я собираюсь победить рак.

Нет, она не понимает намеков. Отрицание все еще стойкое. Какая удивительная самозащита.

Я не готова ломать защиту и оставлять ее вот так, с полным осознанием того, что смерть сейчас очень и очень близка. Так или иначе наша команда должна работать с семьей Салли, сопровождая до самой ее смерти, сохраняя при этом отрицание. И, конечно же, это означает, что у них не будет возможности попрощаться.

Я спрашиваю у Салли разрешения поговорить с ее семьей в тихой комнате в конце коридора.

― Они могут говорить здесь! — заявляет она.

― Конечно, они могут, — соглашаюсь я, — но, по моему опыту, многие семьи чувствуют себя лучше, если могут поговорить с врачом наедине, достав скелеты из своих шкафов. Могу ли я забрать их? Никола останется здесь с тобой, пока мы будем разговаривать.

― Но я хочу полный отчет, когда вы все вернетесь! — говорит Салли.

Знаю, она найдет способ избежать этого отчета.

Отрицание неизбежного ужасно тем, что, когда наконец осознание приходит, оно подобно лавине и может повлечь серьезнейшие разрушения в психике пациента.

Я отвожу семью в тихую комнату за углом. Они считают, что Салли умирает, и признаются в этом друг другу, а я подтверждаю их подозрения.

― Как вы думаете, она понимает? — со слезами спрашивает ее мама.

― А вы как считаете? — спрашиваю я.

Обвивая носовым платком пальцы, она ищет взглядом мужа. Он качает головой и смотрит на Энди. Энди смотрит в пол. Тишина. Тогда мама Салли говорит:

― Она знает, но не хочет об этом говорить.

Мужчины смотрят на нее, и я прошу ее сказать больше.

― Салли не может этого вынести. Она не выносит грусти и страха. Ей невыносимо наше горе, поэтому она смотрит в другую сторону. И мы должны помочь ей продолжать притворяться.

Многозначительно глядя на мужа, она говорит:

― Ее отец считает, что мы должны быть честны с ней. Но я думаю, что мы сломаем ее, сказав правду.

Энди поднимает голову, смотрит куда-то вдаль и говорит:

― Я согласен. Это как скалолазание. Часть разума осознает, что, сорвавшись, я умру. Но осознавание опасности делает ее только более пугающей. Мне нужно думать о скале, хватке, ногах, ветре, веревке — обо всем, кроме опасности. Вот, что она делает, сосредоточиваясь на всем остальном.

― Энди, это гениально, — с облегчением выдыхаю я.

Его метафора может помочь всей семье пройти через это испытание.

― Будто мы помогаем сосредоточиться на том, что ей больше всего поможет, — оставаться спокойной. Мы можем быть с ней честны, — ее мама выглядит пораженной, — но не полностью.

Я предлагаю сказать ей, как сильно они ее любят, как гордятся ею, какими общими воспоминаниями дорожат, какие поступки помнят и ценят. Это все части Последнего Послания, которое мы часто слышим у смертного одра, но все же не Прощание.

― И если она хочет поговорить о будущем, которого мы не видим... — продолжаю я.