Свои идеи о связи эволюции и отслеживания Шоу-Уильямс называет теорией социальных треков. Она предполагает, что гоминиды – это животные, научившиеся «читать» следы других гоминидов и животных и по ним делать вывод о событиях, которые случились в прошлом. Это позволило предсказать будущее поведение, опираясь на эти истории, и использовать их для того, чтобы найти друг друга, избежать встречи с хищниками и успешно охотиться на добычу. Способность читать следы в конечном итоге привела к появлению у наших предков искусственных знаков и символов для обозначения маршрутов, затем языка жестов и устной речи, а в конечном итоге и письменности. (Что такое книга – разве не след слов на бумаге, оставленный блуждающей мыслью?) Теория социальных треков постулирует, что человек – единственный вид, предпринявший визуальный анализ закономерностей следов, оставленных другими людьми и передвигающимися животными, и что это умение создало уникальную когнитивную нишу: нарративный интеллект. Тот, кто читает следы, представляет себя в «сознании и теле» автора трека, а затем создает нарратив. Для этого ему требуется эгоцентрическая самореферентность и аллоцентрическое восприятие чужой точки зрения. «Я должен мысленно нарисовать картину, как в будущем животное приближается к ловушке; в сущности, я представляю себя в сознании и теле животного, на которое я охочусь, – отмечает Шоу-Уильямс. – При устройстве ловушек или капканов все делается с учетом восприятия и возможного психологического состояния животного, которым я себя представляю, когда ставлю ловушку»[102]. Именно в этих стратегиях лежат корни характеристик, которые отличают наш вид от других: самопроецирование, ролевая игра, умелое использование орудий, планирование будущего и символьная коммуникация.
Эта последовательность когнитивного развития также описывает появление так называемого аутоноэтического сознания, способности осознавать себя как существующего во времени. Термин «аутоноэтический» образован от греческого слова со значением «восприимчивый, воспринимающий». Иногда этот термин используют при изучении шизофрении; пациенты, полагающие, что их мысли имеют внешний источник, страдают аутоноэтической агнозией. В 1970-х гг. Эндель Тульвинг, влиятельный специалист в экспериментальной психологии, привлек внимание к аутоноэтическому сознанию, когда провел разграничение между эпизодической памятью, то есть памятью о событиях прошлого, и семантической памятью, или сознательным доступом к абстрактным фактам, не имеющим контекста. Для Тульвинга эпизодическая память была связующим средством, которое позволяет человеку поддерживать целостное представление о себе посредством сочетания субъективности, аутоноэтического сознания и опыта. Система эпизодической памяти позволяет нам определить себя во времени, перенестись назад в прошлое или вперед в будущее (так называемая проскопия, или предвидение).
Тульвинг считает, что именно эти способности отличают человека от животного. «Пусть здравый смысл и позволяет многим животным помнить прошлый опыт, – писал он, – не существует свидетельств того, что какой-либо иной вид обладает эпизодической памятью, подобной памяти человека, определенной в терминах субъективного времени, личности и аутоноэтического сознания»[103]. Животные способны запомнить, где и когда происходили те или иные события – например, это демонстрируют опыты с сойками, о которых мы говорили в предыдущей главе, – но это, скорее всего, простые способности, напоминающие эпизодическую память. Они отличаются от глубокого аутоноэтического сознания, которое характерно для когнитивных способностей человека. Некоторые исследователи рассматривают результаты недавних экспериментов с крысами как аргумент против этой теории. Новозеландский психолог Майкл Корбаллис полагает, что активность гиппокампа у спящих крыс, когда они словно воспроизводят и представляют будущие действия, может доказывать, что и другие животные способны путешествовать во времени – разница лишь в степени сложности, и именно она делает человека уникальным. Но Тульвинг с этим не согласен: