Как можно крепче (СИ)

Наконец, он прошептал.

— Пришли.

И поцеловал меня в лоб.

Через пару минут он посадил меня на кушетку.

— Не бойся. Я с тобой.

Врачи уложили меня, подложили под голову ватный валик. Дин стоял рядом и держал меня за руку.

— Сейчас будем вводить наркоз.

И мне в вену вошла игла.

— Дин… я отключаюсь…

— Я с тобой. Я люблю тебя.

Наркоз подействовал. Я провалилась во мрак.

***

В сознание я приходила постепенно. Тело понемногу возвращалось ко мне и работало вместе с мозгом. В горле была пустыня. Я пошевелила пальцами руки. Тут же их коснулся Дин.

— Ты меня слышишь?

Я сжала его пальцы.

— Врачи говорят, что тебе нельзя пить. Разрешили только губы мокрым полотенцем смачивать.

Я разомкнула губы. Винчестер осторожно коснулся их полотенцем.

— Лучше?

Я кивнула.

— Почему…

— У тебя повязка на глазах. И еще… В ходе операции… Ну, им это было необходимо. В общем, они постригли твои волосы.

— Сильно?

— Чуть ниже ушей. Ведь им нужно было работать с мозгом.

Мои волосы…

— Я протестовал. Но они сказали, что без этого никак.

Я молчала. Растишь вот так косу до задницы, а они их обхерачивают. Они мне еще заплатят за это.

— А так операция шла 7 часов. Прошла нормально. Я все время сидел в операционной. Было правда неприятно смотреть, как они ковыряются в твоих глазах и мозгу, но уйти я не мог. Ты просила.

Я улыбнулась.

— Который час?

— Сейчас вечер. 9 часов.

— А день какой.

— Эм… Врачи констатировали кому. С момента операции прошло…

— Сколько?

— Полгода.

— Что?!

Это я полгода на больничной койке валяюсь?! Это он полгода сидит около меня?!

— Дин… Какой ужас…

Мне хотелось заплакать.

— Нельзя.

— У меня из жизни выпало полгода…

— Ничего страшного. Некоторые по 10 лет в коме, и ниче. Встают и бегают.

— Какой месяц сейчас?

— Сейчас июль.

— Офигеееть. А число?

— Второе.

— Дин. Это ты все время сидел тут?

— Почти. Каждые три дня ходил домой, мылся, кормил Кроули и всю живность, рассказывал всему селу, как ты.

— И так полгода…

— Да.

— Мальчик мой… Ты изменился, наверное.

— Совсем чуть-чуть. Завтра увидишь.

— Всмысле?

— Завтра врачи снимут повязку. И завтра я расскажу тебе про Эвалетт. А послезавтра я заберу тебя домой.

Мы еще долго с ним разговаривали. Рука у меня полностью зажила. Так что целоваться, обнимая его за шею, можно было бесконечно.

Утром я проснулась от голоса врача. Тот увидел, что я вышла из комы и был несказанно рад.

— Как вы себя чувствуете?

— Великолепно. У меня ничего не болит. Шевелю всеми конечностями. Даже целоваться пробовала. А вы че пришли-то?

— Я зашел, как обычно, поменять повязку, измерить температуру и принести Дину поесть. А у вас изменился пульс, сердце бьется в обычном ритме и изменилась поза.

— Кстати, где Дин?

— Да вон, на раскладушке, спит еще.

— Он не спит.

— Откуда вы знаете?

— Я слышу его дыхание. Разве вы не слышите?

— Нет.

Это было странно. Зрение должно было вернуться. Значит, обостренные чувства должны уйти.

— Доброе утро, Дин. Вот ваш завтрак.

— Доброе утро, доктор.

Тут вмешалась я.

— Доктор, а ниче, что я тоже есть хочу?

— Сейчас принесу, подождите пожалуйста.

— И это, картошечки не жалейте.

— Всмысле?

— Там пюре и сосиска.

— Эм, хорошо.

Врач вышел.

Дин сел на мою кровать.

— Доброе утро.

Он поцеловал меня.

— Ммм, какое доброе.

Я села на кровати, свесив ноги.

— Ты как?

— Ооой, вообще замечательно.

— То есть, ты все еще великолепно слышишь и чувствуешь запахи?

— Ну да.

— Странно. Может, это потому, что ты полгода ничего не видела?

— Может. И организм привык.

Врач принес еды.

Боже, как я давно не ела!

Дин кормил меня с ложки и весело смеялся, когда я не могла найти ртом ложку. Как давно я не слышала его смех…

После завтрака Винчестер повел меня в смотровой кабинет.

Дин сел на кушетку, посадил меня к себе на колени.

— Я хочу сам это сделать. И первым увидеть твои глаза.

Я улыбнулась.

Врач показал Дину, что нужно делать.

— Только глаза сразу не открывайте, яркий солнечный свет может навредить глазам.

Врач показал Дину, как правильно снимать повязку.

Пальцы Винчестера касались моего лица. Они были такими теплыми.

Наконец Дин снял последний слой бинта.

— Боже…

— Что, Дин?

Мне было и интересно, и страшно.

— Это… это очешуенно.

— Что?

— Твои ресницы.

Я осторожно дотронулась кончиками пальцев до век. Ресницы и правда были длинными и пушистыми.

Я слегка повернула голову. Тут же моих глаз коснулся луч солнца.

— Ааай!

— Что такое?

— Солнце. Жжет.

Врач закрыл шторы и погасил свет в кабинете.

— Теперь медленно, очень медленно, открывай глаза.

Я послушно напрягла глазные мышцы и медленно подняла веки.

Перед глазами все поплыло. Я тут же закрыла их обратно.

— Давай еще раз.

Я снова напряглась и открыла глаза. Это было непросто после полугода с закрытыми глазами.

— А теперь просто смотри прямо.

Дин взял мое лицо в свои ладони.

Я различила два ярко-зеленых пятна на чуть смуглом фоне.

— Видишь что-нибудь?

Это уже врач.

— Даа… Я различаю цвета.

Врач посветил мне лазером в глаза.

— Таак, хорошо. Реакция есть. Только…

— Что?

Дин радостно поцеловал меня в щеку.

— Во время операции врачи че-то накосячили, и сказали, что может измениться цвет глаз. Но блин… это очешуенно!

— Да что такое?

Дин уселся подо мной поудобнее.

— Я тебе обо всем в палате расскажу.