Как моя жена изменяла мне

Через два месяца ее не стало… Болезнь изуродовала ее… Она высохла как вырванный с корнем цветок… Еще она была совершенно лысой… Постоянное облучение радием и химиотерапия превратили ее в чудовищного двухглазого монстра, у которого не было даже бровей… Она была страшна как Смерть… Я кормил ее с ложечки куриным бульоном и настоем трав, которые собирал сам, и глядел на ее быстрое угасание без всякой надежды…

Она поглаживала меня высохшей до костей рукой и плакала… Наркотики не могли снять ее боли, и она кричала как резанная…

Иногда не в силах вынести ее криков я зажимал ей рот подушкой, но ноздри оставлял открытыми, чтобы она не задохнулась… Это агония продолжалась два месяца, два месяца она кричала, сохла и билась в конвульсиях… Я так устал глядеть на ее мучения, что однажды сделал подряд ей несколько уколов морфием … Я даже не вытаскивал иглы из ее вены… Я колол ее до тех пор, пока она, наконец не успокоилась и не заснула вечным сном…

А потом уже мертвую я держал ее на руках как ребенка, и орал сам, чувствуя, как мой крик проламывается сквозь дом, сквозь небо и достигает ушей нашего невидимого Бога, который тоже корчится в мученьях…

– Нет! – орал я, не соглашаясь с ее смертью, и целовал ее желтое и высохшее как пергамент лицо, лицо, по которому стекали мои слезы, и таяла моя последняя надежда…

Весь день и всю ночь я держал ее на своих руках как ребенка и укачивал, будто боясь, что она вот-вот сейчас проснется, пока не пришла ее сестра… Весь зареванный и дрожащий в безумной лихорадке, я вышел из дома, неся на своих пальцах запах ее исчезающего тела… Я дышал этими пальцами, желая донести до сердца ощущение нашей Любви… И еще я нес в душе ее улыбку, последнюю улыбку благодарности за то, что я несу ей Смерть… Это так страшно убивать любимого тобой человека, и знать, что ты убиваешь его от безысходности, от самой невозможности ощущать ее мучения как свои… И слеза блеснула в свете фонаря… Она зажгла во мне огонь словно звезду… И с неба покатилась как звезда… А может эта звезда и была ее светозарным воплощением во Вселенной?!…

Она исчезла как пушинка от ладони с попутным ветром в даль срываясь… И только Жалость моя вплавилась в песок, и он от слез моих как от Любви промок… Пронзая тьму небес из тела вышел ток… И был я сиротлив как будто Бог…

И опять я вспоминал нашу Любовь… У нее были прекрасные стихи… Она читала мне их перед сном, после нежных ласк и пламенных лобзаний… «И я иду сквозь Ночь к Тебе, чтобы сквозь сон меня увидел»… Тонкий голос всегда ломался в конце фраз как стебель, словно от невозможности все сразу объять и ощутить… Я целовал ее ноги и трепетно дышал ее лоном, и тоже читал ей в ответ ощущенья-стихи… «Мой вздох у губ Твоих задержан одной единственной надеждой»… Потом она оплетала руками мои плечи и клала свою головку мне на грудь, и снова нашептывала стихи, стихи как стихию Любви… «Не обессудь мой юный странник, прими доверчивые длани»…

Я терялся в серебре ее волос, как в загадочном зимнем небе, укрытом от меня моим же собственным дыханьем… «Я таю в серебре волос, и ощущаю сердца гроздь»…

Ее сердце билось в дрожащих от волнения пальцах, которые поднимали из меня новую окрыленную ее взглядом Вселенную, и она снова касалось меня своим языком… Это жало Любви как дорога в Бессмертье… Немая и белая как снег любимая… Она мертва… Она лежит в обрамленье искусственных цветов как мирских соблазнов… Везде горят свечи и голос священника как незатихающая скорбь поднимается все выше и выше под раскрашенный свод церкви, где летают ангелы, и Бог своей чудной красотой разлит…

Я один как потерявшийся щенок или ребенок, тихо скулю у новообретенной купели, будто она моя любимая стала мне вдруг моей же матерью… И еще я делаюсь таким маленьким, что горе изменяет до полной неузнаваемости мое лицо… Так Смерть изменила нас с ней до состояния собственной невероятности… Даже в Смерти есть чудо… Будто я верю в Бога, и тут же отвергаю веру в Него из-за этой вот, нелепой случайности, болезни раковой и роковой, делающей всю мою оставшуюся жизнь совсем бессмысленной, потому что никакая другая страсть уже никогда не сможет так красиво и безумно воцариться в моем сердце…

Священник более меня похожий на безумца, воздевает руки вверх… Псалом Давида в его голосе внезапно обретает какой-то другой уже внеземной смысл… На любимую капает воск свечи, и кто-то, стараясь быть совсем незаметным, его вытирает… Я люблю ее, но нас уже разорвали пополам…

Одна половинка сокрылась во тьме, другая остается все еще на свету… Я гляжу на нее во все глаза и вдруг понимаю, что ее уже больше нет, и тихо ору внутриутробным голосом, боясь нарушить пение молитвы… Ведь она покойница!…

А что такое покой? – Тишина, но тишина не слепая, а зримая как сама она…